и женщин всех возрастов; одни играют в карты, другие молча читают.
— Если вы насчет комнаты, то у меня всё занято…
— Нет-нет, не волнуйтесь, комната мне не нужна.
— Да я и не собираюсь волноваться.
Решительно, это малоприятная особа.
— Я пришла повидаться с господином Эйфелем.
— С господином… как вы сказали? — бормочет хозяйка, отвернувшись, словно старая собака, которая уже ничего не слышит.
— Эйфель…
— Тут таких нет…
— Ну а господин… Боникхаузен?
Неожиданно лицо хозяйки светлеет, с нее слетает вся враждебность.
— Вы хотите сказать — мсье Гюстав?
У Адриенны бурно колотится сердце.
— Так он здесь?
— Еще как здесь! Чуть ли не самый постоянный клиент. Приходит обычно к ночи, всегда один, и торчит у окна, с мечтательным видом, будто поджидает кого-то.
Адриенна вздрагивает.
— Но вот уже три дня, как он здесь, а ведь никогда так надолго не задерживался. И ни шагу из своей комнаты! Попросил меня оставлять поднос у двери, снаружи, а сам почти ничего не ест. Надеюсь, он не болен…
И мадам Гула осеклась, испугавшись, не сказала ли чего лишнего.
— А вы-то хоть приличная женщина? Я у себя в пансионе держу только таких, знаете ли…
— Не волнуйтесь, — отвечает Адриенна, с ходу придумав объяснение. — Я его сестра.
— Ах вот оно как! — облегченно вздыхает хозяйка. — То-то я смотрю, вы с ним похожи!
И она указывает на узкую лесенку напротив входной двери.
— Поднимайтесь сами: третий этаж, номер 16, дверь справа.
— Благодарю вас, мадам.
* * *
Адриенна долго стоит перед дверью, не решаясь войти. Ее обуревают сомнения. Верную ли дорогу она выбрала? Действительно ли он наступил — этот миг, которого она так истово ждала целых двадцать пять лет? Или же это новая иллюзия, очередная насмешка судьбы? Но Адриенна Бурже никогда не отступает. И, не раздумывая, без стука она входит в комнату.
Первое, что ее поражает, это запах. Едкий запах табачного дыма, к которому примешиваются другие, столь же неприятные, — алкоголя и немытого мужского тела.
В комнате так темно (ставни закрыты, лампы погашены), что ее глаза только через несколько минут начинают что-то различать во мраке.
И она видит его.
Вернее, сперва она видит огонек его сигареты, слабый, как мерцание светлячка в сумерках; затем различает его силуэт — он полулежит в большом кресле, вокруг валяются пустые бутылки.
Это зрелище внушает ей страх: она уже раскаивается в том, что пришла сюда; не лучше ли было бы сохранить сожаление о прошлом, печаль, ту волшебную сокровищницу воспоминаний, которые до сих пор помогали ей жить?! А теперь уже поздно: Адриенна слишком далеко зашла. И перед ней совсем другой Эйфель — слабый, поверженный, взлохмаченный, с тусклым взглядом, который она наконец поймала в полутьме.
— Гюстав, — шепчет она дрожащим голосом.
В ответ раздается горький смешок.
— Ты все-таки пришла. Ну, хорошо…
Он пытается встать на ноги, но не может. Адриенна видит, как он с трудом выбирается из кресла и тут же падает обратно.
Чиркнув спичкой, он зажигает погасшую сигарету. Мгновенная вспышка освещает его измученное лицо, но Адриенна успела разглядеть еще и другое — кротость его взгляда, в котором сквозит радость от того, что она здесь, и горечь всех этих долгих лет, прошедших в разлуке.
— Видишь, я не забыла адрес, — говорит она, стараясь, чтобы ее слова звучали весело. Потом опускается перед ним на колени: — У меня это заняло целый год…
Гюстав хмурится и качает головой:
— Нет, Адриенна. Ты должна была прийти двадцать пять лет назад…
Адриенна пытается ответить, но слезы мешают ей говорить.
ГЛАВА 33
Бордо, 1860
Не думать. Не пытаться понять. Дышать глубже. Заставить себя бежать, не спотыкаясь. И главное: избавиться. Избавиться от этой касты, от этих людей, от их чванства и глупости. А, впрочем, что такое она сама, неужели она заслуживает лучшего? И чем же именно? Она ведь такая же богатая, респектабельная мещанка, как ее отец. И проведет свой век, год за годом, постепенно увядая, как ее мать, в этой скучной и сытой мещанской жизни. Задыхаясь от строгих правил и принципов, изнывая от скуки на местных празднествах и на тоскливых обедах со знатными персонами и дорогими винами, погружаясь в это провинциальное болото, такое же гиблое, как глубинные воды Гаронны… Нет, никогда! Но чтобы избавиться от этого, нужно бежать — бежать к парковой ограде, последнему препятствию на пути к свободе.
— Адриенна! — кричит отец, безнадежно отставший от дочери.
Она не оборачивается, боясь замедлить бег. Нужно держаться как можно дальше от него. Не допустить, чтобы он ее схватил. К счастью, толстяк Луи Бурже, едва пробежав пять метров, приостановился на лужайке, чтобы перевести дух.
А у Адриенны кровь неистово бьётся в висках, обжигая мозг. Пот заливает лицо. Вдобавок, её уже несколько дней мучит вязкая тошнота, но это как раз ей в радость. Завтра она преподнесет Гюставу этот чудесный сюрприз. Хотя почему завтра — нынче же вечером!
Теперь, когда она убежала из дому, их никто не разлучит. Она найдет убежище у него в доме. Или в той хижине на стройке, с которой связаны самые прекрасные их воспоминания. Ее родители не смогут ей помешать, она уже не ребенок, да и Гюстав способен дать им отпор. Гюстав… ее мужчина, ее возлюбленный, ее герой.
Но когда она добежала до ворот, ее ждал неприятный сюрприз.
— Закрыто, — выдохнула она, отчаянно тряся железные створки, запертые на замок с толстой цепью.
Каждое утро Жорж неизменно отпирал ворота. Но не сегодня. По какой несчастной случайности он именно этим утром не дошел до выхода в парк?
— Что ж, тем хуже, — пробормотала Адриенна и начала карабкаться вверх по решетке.
— Адриенна! Не делай глупостей! — завопил ее отец, и она услышала, как он побежал еще быстрее… Вот-вот будет совсем близко.
Она уже поднялась до середины решетки. Еще немного, и она будет на самом верху, но там придется быть особенно осторожной. Железные прутья заострены на концах не хуже шпаги — даже голуби часто напарывались на них к великому ужасу мадам Бурже.
При воспоминании об этом Адриенну пронзила дрожь, но она взобралась-таки на самый верх.
— Адриенна, боже мой… Спускайся! Это очень опасно!
Измученный, задохнувшийся отец стоял внизу, весь в поту, надрывно дыша и содрогаясь от страха.
Каким же ничтожным казался отсюда, сверху, папаша Бурже! Адриенну одолел нервный смех, отчего она пошатнулась и едва не потеряла равновесие. А сейчас следовало быть особенно осторожной: её ноги стояли между остриями железных прутьев,
