чтобы поздравить Гюстава… мы же теперь одна семья. Моя семья…
Бурже помотал головой, не отрывая взгляда от поджаренной тартинки, на которой масло застыло какими-то странными подтеками.
— Мы тут как следует поразмыслили — твоя мать и я… Ты не можешь выйти замуж за этого человека…
Нет, Адриенна не ослышалась. Это не бред. Ее родители не играют комедию, они понимают, что говорят. Более того, они это хорошенько обдумали. И наверняка обдумывали долго. Может, даже с самого начала, кто знает?
— За этого человека? — повторила она, отшвырнув попавшийся ей под руку стул, который с треском врезался в стену.
— Честно говоря, моя дорогая, — подхватила мадам Бурже, откашлявшись, — ты заслуживаешь гораздо лучшего жениха, чем он. И, мне кажется, сама это понимаешь. Он не… то есть мы не… ну, словом, тебе ясно, что я имею в виду…
О да, ей все ясно! Теперь она прекрасно понимала, в чем дело. А сейчас они, ее родители, поймут, в чем дело, сейчас они всё узнают.
И она встала напротив них, лицом к столу, прямая, как статуя, как стоят на дуэли. Она прожгла их презрительным взглядом, от которого чета Бурже пришла в полную растерянность. Боже, какой кошмарный день!
— От этого человека… я жду ребенка!
Мадам Бурже подавила испуганный вопль, а ее супруг зажмурился и долго не открывал глаз, словно хотел раз и навсегда забыть об этой истории.
— Неправда! — Он наконец поднялся на ноги. — Ты лжешь, Адриенна!
Но его дочь не утратила спокойствия. Она дивилась собственной выдержке; разговор был болезненный, ее родители не ожидали такой новости.
— Да, я беременна. Гюстав еще ничего не знает, но завтра, после открытия моста, я ему расскажу. Это будет мой сюрприз. Мой… свадебный подарок…
И тут Бурже взорвался:
— Ступай в свою комнату! Немедленно!
Но в тот же миг он увидел яростно вспыхнувшие глаза дочери. Что это — безумие, решимость, безрассудство? Или железная воля?
Одним прыжком она оказалась перед застекленной дверью, распахнула ее и бросилась бежать.
— Адриенна, куда ты? — завопила ее мать.
А отец застыл на месте, словно не зная, что делать.
— Луи! Беги за ней, умоляю тебя! Ты же знаешь — она способна на всё!
Да, Бурже это отлично знал. Более того, он с ужасом предвидел то, что может случиться. Собравшись с силами, он ринулся вслед за дочерью в парк.
ГЛАВА 32
Париж, 1887
Адриенна любит гулять по Парижу одна. Идти, куда глаза глядят, не зная, куда приведет ее дорога, никому ни в чем не отчитываясь. В ее хорошо отлаженной жизни, расписанной по минутам, такие прогулки — редкие моменты свободы, которые ей удалось отстоять, хотя супруг относится к ним крайне неодобрительно. Он, конечно, не боится, что она встречается с мужчинами, просто Адриенна любит выбирать для своих прогулок места, куда менее безопасные, чем окрестности парка Монсо. Она часто добирается до фортификаций, до холмов Бельвиля, даже до улочек Чрева Парижа. Но и там у нее никогда не бывает опасных встреч, словно ее опекает кто-то невидимый. Несомненно, при виде этой красивой женщины с кошачьими глазами люди сразу понимают, что она не похожа на них и вовсе не принадлежит к их миру, а явилась откуда-то из иной жизни и вернется туда же. Так кто же она? Адриенна де Рестак и сама этого не знает, но ей давно уже чудится, что она живет какой-то параллельной жизнью, уклонившись от ясно предначертанного пути и заплутав в лесу собственных противоречий. И, однако, сегодня ей почему-то кажется, что она возвращается назад, в прошлое. Не то чтобы она двинулась вспять уже проторенной дорогой, — нет, в глубине души она чувствует, что наконец отыскала путь, ведущий к былой жизни, к той волшебной лужайке, которую она никогда не должна была, да и не хотела покидать. Какая-то странная уверенность заставляет ее идти вперед, с ясным лицом и широко распахнутыми глазами. Ничто не говорит ей, что она найдет Гюстава. Прошел уже год с тех пор, как он, в вихре вальса, на празднике министерства торговли, шепнул ей этот адрес, словно доверил заветную тайну. Пансион «Акации», улица Батиньоль. Она не забыла. Тем более что это совсем недалеко от ее дома. Всего только пройти вдоль бульвара, потом мимо железной дороги, а там свернуть налево, в тесный квартальчик, так непохожий на ее собственный. Здесь не увидишь ни красивых домов, ни роскошных отелей, ни картинных галерей. Это простонародный Париж, который Золя описывает в своих книгах; Антуан их презирает, зато Адриенна жадно глотает каждый очередной том. Квартал ремесленников, торговцев, шатких лачуг, мокрого шоссе, парней в каскетках, всяких подозрительных типов, нагло пялящих на вас глаза, темных закоулков, окон с выбитыми стеклами, но все это дышит энергией, добродушием, радостью жизни, каких никогда не найдешь на чистеньких, безупречно прямых аллейках парка Монсо.
— Простите, мадам, я ищу пансион «Акации».
Старуха пристально оглядывает эту явно знатную особу. И отвечает с двусмысленной ухмылкой:
— Такая прекрасная дама, как вы — и пансион мадам Гула́? Вы, случайно, не обознались?
— Вы знаете, где это?
Старая женщина пожимает плечами и покрепче берется за ручки тяжелой кошелки, набитой овощами.
— Еще бы не знать… Вон тот домик, справа, на задах улицы. Видите решетку и ветки над ней? Так это там…
— Благодарю вас, мадам.
— Ну-ну, не очень-то спешите с благодарностью…
Странная женщина! Но Адриенна давно уже привыкла к встречам с самыми странными личностями во время своих одиноких прогулок.
Пансион «Акации» — очаровательный дом, словно перенесенный сюда из какой-нибудь деревни. Впрочем, он, вероятно, и был деревенским в те далекие годы, когда этот квартал был дальним предместьем Парижа, что раскинулось на холмах над долиной Сены. Ржавая садовая решетка, запущенный палисадник с одичавшими цветами, шиповник, оплетающий фасад и дверной косяк… а вот и вывеска — «Пансион „Акации“».
И ничего тут нет подозрительного! Та женщина, видно, хотела ее припугнуть, но напрасно старалась.
Адриенна звонит в дверь, долго ждет и, наконец, слышит голос: «Иду, иду…» Дверь отворяется.
Сколько же ей лет — этой мадам Гула? Адриенне трудно это определить. Старуха похожа на колдунью, размалевавшую себе лицо для бала. Посторонившись, она пропускает Адриенну в переднюю, завешанную непристойными рисунками.
— Мой муж был художником, — извиняется хозяйка. — Эти картинки ничего не стоят, вот я и оставила их себе. Он помер во время Коммуны…
Адриенна заставляет себя улыбнуться и разглядывает маленькую гостиную, в которую ведет дверь из передней. Там сидит около десятка человек, мужчин
