ЖР стратегически действовали очень верно, занимая проправительственную позицию по большинству других вопросов. По словам Майкла Макфола, «прагматизм позволил фракции ввести многие законодательные акты, которые были приняты Думой» [McFaul, Petrov 1995: 45].
ЖР и «Яблоко» также обращали внимание законодательных органов на приватизацию школ и эрозию федеральных гарантий образования, последовавшую за реформами начала 1990-х годов. Они мобилизовали умеренных реформаторов и левых депутатов на введение временного моратория на приватизацию государственных и муниципальных образовательных учреждений и восстановление конституционной гарантии полного (до 11 класса) среднего образования. Эта мера замедлила потерю школьных помещений и отсев подростков из государственных школ, начавшийся с принятием в 1992 году Закона об образовании. Как мораторий, так и восстановленная гарантия остались в силе, установив ограничение на демонтаж государством системы среднего государственного образования[146].
Парламентская деятельность фракций ЖР и «Яблоко» представляла собой высшую точку конструктивных переговоров государства и общества по реформированию системы всеобщего благосостояния, а также представительства в российской политике умеренных конституентов всеобщего благосостояния. Обе они были программными партиями, обладавшими существенными связями с организованными группами российского общества. Интервью с депутатами от ЖР, например, демонстрируют, что у них было сильное чувство ответственности перед избирателями, они считали, что представляют интересы, специфические для женщин, и координировали женщин-депутатов по партийным линиям для поддержки этих интересов[147]. По словам одной из депутатов от ЖР, в Думе 1993 года существовал «своего рода неформальный клуб во главе с [лидером ЖР] Федуловой, где время от времени встречалось большинство женщин <…>. Законы, касающиеся женщин, поддерживались практически всеми женщинами в Думе, независимо от их партийной принадлежности»[148]. Несмотря на свою малочисленность, ЖР удалось сплотить женщин и критическую массу других депутатов вокруг умеренной проправительственной политической повестки дня. На выборах 1995 года ЖР как электоральная сила распались, что было результатом общей нестабильности российской партийной системы. В последующих Думах женщины-депутаты не формировали фракций по половому признаку, и защита женских вопросов постепенно ухудшалась. Немногочисленные женщины, избранные в парламент, не согласовывали свои голоса по гендерным и социальным вопросам, не координировали и не проводили совещания по стратегиям продвижения интересов женщин. Последствия серьезных изменений в социальной политике для женщин часто оставались без обсуждения и не становились достоянием общественности. Как сказала одна из бывших депутатов от ЖР: «Во всех Думах, кроме первой, женщины были разделены и не могли характеризоваться как единая сила»[149]. Свободная умеренно-реформистская коалиция вокруг фракций ЖР и «Яблоко» так и не возродилась, а защита всеобщего благосостояния перешла к партиям, которые отказывались от переговоров в пользу обструктивной тактики.
Вторая Дума: политика поляризации
После декабрьских выборов 1995 года в Думе доминировали левые партии-реставраторы, которые выступали против сокращения и отвергали либерализацию. В результате голосования КПРФ получила 35 % мест, что почти в три раза превышало число проправительственной партии НДР. Коммунисты использовали удобную им тактику, делегируя членов во фракции АПР и ВН, чтобы максимально увеличить представительство левых в Совете Думы, комитетах и комиссиях. Члены этих трех фракций первоначально почти контролировали простое большинство голосов, необходимое для принятия или блокирования законодательства (220 из 226), и возглавляли почти половину комитетов Госдумы. Их внутреннее единство по вопросам социальной политики и общего голосования было достаточно прочным, в то время как члены остальных четырех фракций оставались разделенными[150]. Левые сформировали рабочее большинство по целому ряду вопросов социальной политики, при этом «Яблоко» и центристские партии поддержали некоторые их инициативы. Они осуществляли законодательную стратегию, порожденную как идеологической оппозицией рынкам, так и интересами избирателей.
Одной из основных законодательных инициатив Думы 1995 года стало увеличение размера трех ключевых выплат, регулируемых государством: минимальной пенсии, первого разряда шкалы оплаты труда в бюджетной сфере и минимального размера оплаты труда, на основе которого рассчитывались пособия семьям, студенческие гранты и большинство других государственных социальных пособий. Эти три выплаты составляли основу социальных обязательств государства, и к середине 1990-х годов все они существенно сократились из-за некомпенсируемой инфляции. Фокусирование внимания левых на этих вопросах отвечало не только их просоциальной идеологии, но и интересам их более бедного, старого и зависимого от государства электората. В феврале, марте, апреле, июле, ноябре и декабре 1996 года, а также в марте, июне и сентябре 1997 года и позже Дума принимала решения о небольшом повышении (на 10–20 %) минимального размера оплаты труда, минимальных пенсий и/или первого класса шкалы оплаты труда в государственном секторе. В ряде случаев она мобилизовала большинство в две трети голосов, необходимое для отмены вето, наложенного Советом Федерации. Дума также проголосовала за повышение прожиточного минимума, увеличение пособий на детей одиноким родителям, индексацию заработной платы в сфере образования и здравоохранения. Многие из этих предложений были поддержаны как левыми, так и умеренными реформистскими партиями[151]. Одним словом, выборы обеспечили парламентское большинство, необходимое для увеличения социальных расходов.
Ельцин наложил вето на большинство из этих мер, которые представители правительства без исключения осудили как недопустимые, безответственные и популистские. Левым почти никогда не удавалось собрать большинство в две трети в более консервативном в фискальных вопросах Совете Федерации, чтобы преодолеть президентское вето. Ельцин все же проявил некоторую реакцию на давление, связанное с избирательными циклами, согласившись на повышение минимальных зарплат и пенсий во время президентской избирательной кампании весной 1996 года и приняв решение о значительном повышении минимальных пенсий (компенсационных выплат) в одностороннем порядке и значительно выше уровня, предложенного Думой, – очевидно, для того, чтобы конкурировать с коммунистами за их основных избирателей. В целом механизмы обратной связи с электоратом реально налагали на сокращение расходов некоторые выборочные ограничения (см. табл. 3.6).
Законодательная власть была ответственна за утверждение федерального бюджета; возможно, это был сильный источник давления, который мог быть использован для принуждения правительства к расходам на социальные нужды. Но исполнительной власти удалось существенно подорвать финансовые возможности Думы. Министерство финансов эффективно контролировало федеральные расходы, и в этот период оно весьма произвольно ограничивало бюджетные расходы на социальные нужды на значительном уровне. Согласно докладу ОЭСР, в середине 1990-х годов «основным инструментом правительства по контролю за расходами <…> была секвестрация. Министерство финансов просто отказывалось осуществлять некоторые санкционированные платежи» [OECD 1995:36]. (При этом оно предоставляло крупные, не предусмотренные бюджетом кредиты влиятельным заявителям.) Например, в 1996 году на социальный и культурный секторы было выделено 6,5 % ВВП, но только 4,9 % было израсходовано [Russian Economy 1998: 158][152]. По словам Юджина Хаски, «это право секвестрации давало исполнительной власти широкие возможности для выделения по своему усмотрению <…> бюджетных средств» [Huskey 1999:208]. Такая коррупция исполнительной власти подрывала формальные возможности законодателей влиять на
