Книга Мастер и Афродита - Андрей Анисимов

Константин Иванович писал. К зиме световой день уменьшался. Шура позировала у окна в своем индийском платье. Свет золотил ее волосы и резко чертил силуэт. Темлюков бился над новой для себя задачей. Ему хотелось создать контрастную живопись, сохранив плавные и мягкие цветовые переходы. Шура злилась. Ей давно надоело сидеть. Огромный город с магазинами, кинотеатрами, оживленной толкучкой манил девушку. Но она терпела. «Кто я ему? – размышляла Шура. – Покамест у него любовь, все в порядке, а поднадоем – пошлет ко всем чертям. Пора в загс. Пора оформить отношения. Вот тогда он у меня попляшет. Черта с два я стану сидеть как кукла с утра до вечера».

– Ты не устала, дорогая? – машинально спросил Константин Иванович, мешая умбру с оранжевым кадмием.

– Нет, милый. Малюй спокойно, – нежно ответила Шура. – Мне не терпится поглядеть, когда ты закончишь.

Темлюков работал. Все у него ладилось. На таком подъеме художник себя давно не помнил. Он уже отдохнул от Воскресенской фрески. Но заряд, полученный от нее, требовал продолжения. За месяц Темлюков написал с Шуры несколько акварелей, один этюд маслом, два быстрых портрета темперой. Он задумал большую картину – Шура на озере. Он не мог забыть это видение. Шура, словно лесная богиня, и маленькое лесное озерцо. Он обязательно напишет эту картину и назовет «Русская Афродита».

До сегодняшнего дня любовь и работа занимали его без остатка. Но сегодня появилось щемящее беспокойство. Темлюков не мог понять его причины. Один раз он даже прервался и немного помассировал сердце.

Где дочь?! Он почти два месяца ее не видел. После того как Шура появилась в мастерской, Лена ни разу не зашла. Темлюков отложил палитру и побежал к телефону. По голосу девушки он сразу понял, что у нее что-то случилось. По телефону она говорить не хотела, а в мастерскую зайти отказалась. Темлюков скинул халат, бросил Шуре: «Отдохни», – и, накинув полушубок, выскочил на улицу.

В доме на Беговой ничего не изменилось. В подъезде дежурила тетя Женя. Старенькую лифтершу Константин Иванович видел тут с первых дней, когда въехал в этот дом. Тетя Женя, словно вечный восковой персонаж, от времени не менялась. Тот же седой проборчик и куцый пучок волос. Та же доброжелательная, жалобная улыбка.

– Давно вас не видно, Константин Иванович.

А супруга ваша плоха. Лена с ног сбилась…

– Темлюков не стал расспрашивать, быстро захлопнув дверь лифта.

Галя, бледная, с отечным нездоровым лицом, лежала в спальне. Увидев Темлюкова, женщина улыбнулась. У Константина Ивановича снова защемило сердце. Лена через несколько минут под предлогом чая вывела отца на кухню:

– Маме очень плохо.

– Что с ней?

Фреска, любовь, живопись, Шура словно оторвали его от нормальной человеческой жизни. Раньше он раз в неделю обязательно навещал квартиру на Беговой.

Галя, тяжело пережив развод, на бывшего мужа зла не держала. Она умилялась, когда он заходил. С удовольствием кормила его сытным московским обедом и радовалась, что Темлюков по-прежнему близок с дочерью. Лена также раньше много времени проводила в мастерской отца. Но Шуру она видеть не хотела.

– Маме плохо, – тихо повторила дочь. – У нее странная болезнь легких. Врачи говорят, редкая болезнь.

– Туберкулез?! – Темлюков, кроме чахотки и воспаления легких, болезней не знал.

– Нет. Туберкулез сегодня лечится, а эта дрянь почти нет. – Лена налила отцу кофе.

– А что врачи? – Темлюков отхлебнул из чашечки. Лена сварила такой, как он любил.

– Врачи требуют менять климат. Советуют купить домик в Крыму, – невесело улыбнулась Лена.

– Значит, надо купить, – согласился Темлюков.

– Папа, ты с ума сошел! Откуда у нас такие деньги?

Темлюков вспомнил о своем рюкзаке с клыковским гонораром и, допив кофе залпом, вскочил с табуретки.

– Попроси тетю Женю побыть с мамой и собирайся. Мы летим в Крым.

Лена быстро заморгала, не понимая, серьезно говорит отец или шутит. Но Темлюков не шутил. Выскочив на улицу, он поднял руку и, остановив такси, помчался на Масловку. Шура накрыла стол и ждала.

Темлюков схватил с тарелки сосиску, хрустнул огурцом и стал забрасывать в рюкзак рубашку, смену белья и бритвенный набор, на ходу поясняя Шуре, что ей несколько дней предстоит жить одной. Оставив тысячную пачку рублей для расходов, Темлюков чмокнул Шуру в губы и вылетел из мастерской.

Через три часа они с Леной сидели в самолете и пристегивали ремни. До этого Темлюков как маленького ребенка таскал за собой дочь, крепко держа за руку. Девушка следовала за отцом, с удивлением наблюдая, как он в ведомственной больнице нашел нужного врача (его бывшая жена лечилась по прежнему в ведомственной больнице художественного фонда), как заставил этого врача выписать диагноз Гали, затем на такси они покатили во Внуково. Билетов в Симферополь не было, но Темлюков направился к начальнику, и через двадцать минут билеты оказались у него в кармане. Когда самолет поднялся в воздух, Лена спросила;

– Отец, как ты себе все это представляешь?

Я учусь на третьем курсе. В Крыму у нас никого нет.

Кто будет сидеть с мамой?

– Как это нет? – удивился Темлюков. – Выпишем Тоню из Николаева. Пусть живет с Галей. Она медсестра. Вот и применит свои знания.

Лена совсем забыла, что в Николаеве у нее есть одинокая тетя Тоня, двоюродная сестра отца. «Господи! – думала девушка. – Какой он странный. Вроде совсем не от мира сего. Не покормишь, может забыть о еде и с голоду помереть. Живет, будто в своем мире, ничего вокруг не видит, а вот случилось, и перед ней совершенно иной человек. Все продумал, принял решение, не художник, а просто администратор какой-то». Слово менеджер тогда еще в моду не вошло. Лена глянула на сухой профиль Константина Ивановича, на его перепачканные краской руки, отмыть их он так и не успел, и сказала:

– Спасибо, отец.