Записка содержала одну единственную фразу, выведенную на этой злосчастной бумаге весьма витиеватым почерком:
"Я Вас люблю", и подпись, прочитав которую, он с тоской посмотрел в окно в сторону перевала, серьёзно подумывая, прямо сейчас отсюда тайно бежать или эвакуироваться по полной программе с поддержкой имперских спецслужб.
Сешень сочувственно хмыкнул, Павен надеялся, что сочувственно, и похлопал Вельского по плечу:
— Даже не знаю, радоваться за вас, или пугаться. — Или не сочувственно, а злорадно? Всё-таки Павен всегда знал, что аристократам участие не свойственно.
Ректор Ратицкой академии, тайный советник и просто старый боевой пёс Мария Первого дрогнул усами и смущенно крякнул.
А ведь есть ещё ягоды в… пороховицах-то. И вообще… он весьма обеспеченный и завидно перспективный мужчина. Жаль, не всем это понятно. А то, что возраст почти преклонный, так это только плюс. Помрёт скоро, и наследство приличное оставит… Так ведь не берёт его в законные мужья всерьез никто. Только вот такими легкомысленными эпистолиями соблазняют. А могли бы некоторые и всерьёз… Хотя между безродным имперским псом и князем выбор, конечно, очевиден. Павен бросил на Сешеня мрачный, насупленный взгляд и сдержанно вздохнул.
— Эльза Батишек — это всё-таки вся артефакторная гильдия и все, кто им обязан. Распорядитесь этой возможностью разумно, — выдал Моравицкий очевидный совет. Будто он сам уже об этом не подумал.
Так оно и было. Именно об этом он и размышлял, а не о всякой легкомысленной ерунде, которой сейчас в его кабинете вообще не было места.
Да и воспользоваться мелкой манипуляторшей Батишек было не грех. Это надо ж было такое выдумать? «Я вас люблю»…
Понаблюдать. Выяснить, что ей может быть нужно.
Надо только повнимательнее присмотреться, с какой стороны подцепить понадёжнее. А так Сешень прав, конечно, и про гильдию, и про должников её. Павен сложил записку, многозначительно потряс ей и под сдержанное хмыканье Моравицкого убрал в сейф. Не стоит разбрасываться важными документами.
— В поисках Левека нам это сейчас вряд ли поможет. Послали кого-нибудь? — спросил Вельский, напуская на физиономию суровый вид.
— Только путевых ищеек. Три вернулись пустыми, — Сешень устало опустился в кресло.
— Думаете, четвертая взяла след?
— Надеюсь.
Настроение князя Вельскому совсем не нравилось. Неутомимый, деятельный Сешень всегда был большой проблемой, но обратное его состояние вызывало тревогу. Как бы эта его светлейшая хандра не аукнулась им масштабным переполохом. А для всяческих спонтанных волнений Павен был уже недостаточно молод. Вельский прочистил горло и расправил ссутуленную заботами и недосыпом спину.
— Или её перехватили, и теперь о том, что у нас пропал студиозус, знает кто-то ещё, — выдохнул ректор, ещё больше мрачнея.
Моравицкий в ответ многозначительно промолчал, и Павен уже без досады подумал о том, что достойный и опытный князь всё-таки лучше достойного и опытного просто вояки.
…Левек Кавешич пропал вместе с завхозом и дорогущими осветительными камнями, а с ними пропало и бесценное копьё Регнерта, на котором была построена вся защита замка. И опыта Вельского не хватало, чтобы связать воедино между собой эти четыре происшествия. Точнее, опыт выл и орал, что это не связанные между собой вещи.
Кавешичи были дальним северным, далеко не бедным кланом. Драконы вообще не бывают бедными. Хоть эти пока ещё и не совсем драконы. Но драконью кровь с их страстью к присваиванию не унять было ничем. Поэтому прихватить с собой и то, и другое Левек был вполне в состоянии. Неизвестно, как унёс бы, но теоретически мог…
Павен ткнулся носом туфли в камин, вскинулся ошалело, развернулся и двинулся в сторону двери.
…Заведующих хозяйством замка Марий присылал в замок исправно. И каждые полгода новых. Не держались они тут, будто гнало их отсюда что. Этот тоже мог взять и камни, и копьё. Вопрос, как именно завхоз мог узнать, что это за копьё, был открытым.
Павен только надеялся, что клятва молчания, взятая Марием, надёжно прочищает мозги тем недоумкам, кто решил с замком расстаться, и они забывают об увиденном здесь сразу, как только покидают охранный контур Сешеня. Правда что делать теперь, когда контура не было, Павен не знал, и надеялся только, что завхоз сбежал от них раньше.
Вельскому прежде не приходилось радоваться побегам завхозов. Он видел в этом очередную головную боль и ревизию с переучётом. А теперь, гляди ж ты, почти счастлив.
— Версию, что Кавешича похитили… — осторожно проговорил Павен. Он опять оказался около стола и задумчиво придвинул к себе пальцами чёрный конверт
— Рассматривать не хочу, — закончил за него Моравицкий. — Но буду. Что это у вас?
— Надеюсь, что просто портал, — и выразительно ткнул пальцем в направлении потолка. — Подарок от Хьюго.
— Того самого? — удивился Моравицкий, — Старика Хьюго?
Павен согласно кивнул.
— Он лично заинтересован в нашей безопасности. Его внучка здесь.
— Шапек, — прошептал Сешень. — Я мог только надеяться, что он нас не оставит.
— Как видите, не оставил. Но я понятия не имею, как это работает, и что там внутри.
— Неважно, — отмахнулся Сешень, — Хорошо, что есть хоть что-то. В конце концов, спросим у Шапек. Сколько у вас их?
Вельский качнул головой:
— Хотел бы я сказать, что много… — и осторожно притянул пальцами конверт к себе. В кабинете явственно запахло грозой. — Только один.
— Вот и спрячьте пока. Это ещё не самый крайний случай, — добавил, хмурясь.
— Куда уж…
Вельскому однозначно казалось, что если не просить помощи, то хотя бы известить родню пострадавших от самогона следует немедленно.
— Всё-таки некоторые молодые люди из весьма непростых семей.
Один Бачек, канцлеров сынок, чего стоил. Хоть и коснулось происшествие его минимально.
— Вот именно. Не стоит беспокоить серьёзных людей. У них и без нас забот достаточно. У нас с вами задача какая?
— Учить и способствовать связям, — мрачно процедил Павен, чуть заметно кривясь. Он по сей день не мог точно определиться, к кому себя теперь причислять: к наседкам или к свахам. И то, и другое, по его мнению, было страшным позором. Он ещё мог бы стерпеть быть наседкой и свахой для собственных детей и внуков. Но таковых, увы, не имелось.
— А трудности, знаете, как связи укрепляют? — резонно заметил Моравицкий.
Павену вот очень было интересно, откуда молодому князю Моравицкому известно о трудностях. Но вот о том, кем именно он в этих трудностях укреплялся, ректор не желал знать ничего.
Он вдруг вспомнил, что раздосадован и зол, и вообще негодует, и нахмурился ещё суровей.
