отчего в радости его чернеет смачная клякса, отравляет, делая тело незнакомым и колюче-полым.
— Мне пора, учитель Тодо, — запрокидывает голову девочка. — А то бездельничать нечестно. Может быть принести вам чего-нибудь? — морщинки в уголках обсидиана, родинка на мужском подбородке. — Соленой сливы? Вы ведь её любите.
Готовятся воины. Разминаются, показательно похлопывая себя по бедрам, торсу и плечам. Оголены тела, перекатываются мышцы — торжество многолетнего труда. Набедренные повязки и широкие кожаные пояса с родовыми гербами.
Пришло время испытать силу и мастерство соперника, продемонстрировав собственные. Бросив пригоршню соли, поприветствовать друг друга, опуститься на корточки лицом к лицу. Широко расставлены ноги, накренен вперед торс, упираются в землю костяшки пальцев. Поединок взглядов всегда предшествует поединку тел, поединок духа всегда предшествует поединку плоти. И сойдутся воины так не раз, проверяя на крепость нервы, прежде чем не начнется бой.[2] Скрутить в захвате, оторвать от земли, повалить на лопатки, вытолкнуть за пределы круга.
В полях флажки отмечают маршрут. Сверкают сбруи драгоценными камнями, расшиты орнаментами. Кисточки покрывал под дорогими седлами. Скачки будут быстры. Под свист толпы и ветра замелькают быстрые ноги.
Щебечут гости в ложе. Ожидают, кто же прибудет из умчавшихся всадников первым. Перетекают лениво с места на места, пересмеиваются, плетя полотна бесед. Обволакивающая сладость сливового вина и легкость закусок. Живительна прохлада тени навеса и ненавязчивые музыканты.
Высматривает княжич ребёнка из седла. Улизнув из ложи и сменив доспех на привычные одежды, кажется бесцельно разъезжает меж шатров, однако признав издали знакомую худенькую фигурку, поворачивает к ней. Краткий звон радужных бликов, чтобы обратили взор. Легонько качнуть головой, принимая поклоны слуг, и указать ребёнку взглядом направление, прежде чем как ни в чем ни бывало удалиться.
— Простите, я задержалась, юный господин, — сбегает девочка со склона. Зарделась от спешки, растрепались вороные кудри. Сверток ткани с угощением прижат к груди.
Но княжич и не сердится. Улыбается приветливо, втайне любуясь. Вскочив в седло, подает руку девочке, помогая и ей забраться. Натягиваются поводья.
— Пошел, Метель, пошел.
Никто не заметит пропажи наследника, пока его мать отдыхает в личном шатре от зноя, пока его отец коптится в лести гостей. Зеленое море полей плещется мелкими волнами. Они стараются держаться вдали от флажков. Находят брод и пересекают реку, подобрав ноги. Выбираются на другой берег, где точно не грозит нежеланная встреча. Лесная тень кажется особенно притягательной.
— Видите то дерево, юный господин? — указывает пальцем девочка на одинокую иву вдалеке.
Кивает мальчик. Жужжание шмеля, округло рыже-черное брюшко. Сверкают воды реки рыбьей чешуёй.
— Служанки рассказали, что если отправиться туда в одиночку в полночь в последний летний месяц, то можно повстречать дух молодой девушки. Когда-то давно она повесилась на иве, и никто не помнит почему. То ли от неразделенной любви, то ли спасаясь от нежеланного брака, а то ли вовсе узрела во сне нечто столь пугающее, что не смогла жить дальше, — тонкая шея обласкана солнцем. Мрачен тон лукавых уст, опускается до замогильного шепота. — И говорят, если при встрече с духом поклониться ему и произнести слова заветные, тогда он поведает о грядущем. А если этого не сделать, то схватит дух за лодыжки и утащит на дно реки. Иль удавит поясом.
Сброшены сандалии в высокую траву. Пятнышко укуса на правой голени, пожелтевший синяк на левой. Полные щиколотки. Шевелит пальцами босых ног девочка, расплываясь в лисьей усмешке.
— Страшно вам, юный господин? — спрашивает игриво.
Поводит головой княжич, не сдержав смешка. Бросает задумчивый взгляд на иву, на миг став сосредоточенным, словно прислушиваясь к чему-то, прежде чем пожать плечами.
— Я ничего не чувствую, — недоумение смоляных бровей побуждает объясниться. — Не чувствую ничего дурного в том дереве.
— А вы так можете? — девочка подтягивает колени к груди.
Поддается с интересом к мальчику, что сидит, скрестив ноги и обхватив пальцами худые лодыжки. Выпирают косточки.
— Могу, — улыбка смятения. Разбитое зеркальце на зубах, оставшееся без ответа и окончательно истершееся с годами. Скользит серебро очей, цепляется за ромашки. — Только я не знаю, правильно ли это. Отец про такое не говорил, — гаданья лепестков. Касается их ласково княжич, всполохи на кончиках его ногтей. — Но я слышу, как они растут, — расширяются зрачки, погружаясь в звон. Прежде чем растворить Пустота ослепительно ярка и необычайно полна. Так, как никогда не будет. Мимолетна жизнь, а оттого непостижимо прекрасна в своем пронзительном стремлении задержаться, а оттого непостижимо прекрасна в своей конечности. — И как всё вокруг движется, меняется, рождается, дышит, цветет.
Щека касается округлого колена, участливо заглядывает в глаза девочка.
— Вас это пугает?
Вновь движение плеч, а во рту княжича вкус крови.
Застывшая дымка карих очей Китки. Звякают кандалы, брызжут тушью крови. Уходит из-под ног доска, отдавая на откуп петле. Опускается топор, разделяя то, чему разделённым быть не следует. Вороны — ураган перьев.
— Только когда это заканчивается смертью.
Туча выползает искромсанными краями на горизонте, веет в воздухе приближающимся дождем.
— Что может быть дурного в том, чтобы слышать глас жизни, юный господин? — стелется ветер шелестом крон словно перебирает кто-то бусины, пересыпает пригоршнями. — Это ведь удивительно. Словно вы познали откровение, недоступное другим, прикоснулись к тайне сотворения. Мне бы хотелось когда-нибудь её узнать, — певучесть звуков. — И позвольте, но отчего бы вам не спросить у отца? Разве не развеет он ваши сомнения?
— Я не хочу его беспокоить, — взгляд княжича задерживается на девичьих запястьях. Поднявшись выше, замирает на уровне груди, не решаясь посмотреть на губы, кажущиеся непривычно притягательными. Румянец выступает на ушах мальчика, пробирается по шее. — И вдруг это известие его огорчит, — а внутри гложет дыра, договаривает уже беззвучно. — И он окончательно разочаруется во мне.
Закрылся меч, но кто помешает ему открыться вновь, ведь до шестнадцатилетия ещё три года.
— Мне очень хочется помочь вам, юный господин, — ложится черная прядь за ухо, сквозит сожаление. — Но я совсем не знаю, как подобает вести себя с отцами, и как им следует вести себя со своими детьми.
— А как бы ты желала, чтобы твой отец поступал? — княжич вдруг чувствует стыд, жгучий и едкий.
— Наверное, — поджимает пальцы на ногах девочка. — Чтобы он был со мной добр. Но и строг, а то я могу баловаться порой. И, — она ищет внутри себя это чувство, отчего-то смутно знакомое, — наставлял меня. Оберегал, — хихиканье сглаживает прорезавшееся смущение. — Простите, юный господин, мне трудно это представить.
Вопрос на кончике языка. Вновь смеется коротко зелень, догадываясь.
— Вы можете спросить.
— Но будет ли уместно?
— Я ведь сама об этом упомянула, юный господин.
— Тогда, — произносит медленно княжич, нащупывая тропку, —
