Спицын подумал о том, не стоит ли дать прослушать пленки заодно и Ванштейну, но по здравом размышлении не стал тратить на него время. Между тем найти Пенгертона (и живым, и живым!) надо было как можно быстрее, и желательно — без помощи всяких доморощенных сыщиков.
Глава шестаяНа третьи сутки сидения в камере, когда Денис в подробностях изучил все разводы на потолке и надписи на стенах, он вдруг вспомнил, что Александр Борисович Турецкий, с которым не так давно случился подобный казус[2](только в случае Турецкого, как большой шишки и государственного человека, это было СИЗО Лефортово), так вот, упомянутый Турецкий, также несправедливо обвиненный бог знает в чем, от скуки и праздности озадачился вопросом, что на самом деле представляет собой система тюремного перестука. Денису об этом как о забавном эпизоде из своей практики рассказал их общий друг и общий же, между прочим, адвокат, Юра Гордеев. Помнится, Турецкий уперся в проблему, как разделить между собой отдельные буквы и целые слова, если предположить, что букву «а» надо выстукивать один раз, а «я» — тридцать два?! Разрешить ему ее тогда было не суждено, поскольку Гордеев довольно быстро вытащил его на волю, обвинение против следователя Генпрокуратуры рассыпалось как карточный домик. А подсказать Турецкому было некому, поскольку сидел он в одиночке. Хотя это, пожалуй, тут было ни при чем, вот Денис сидел не в одиночке, рядом имелись еще девять сокамерников, а что толку? Никто из них в стену не стучал и понятия не имел, как это делается. А жаль. Во-первых, потому, что из-за стены то и дело доносился какой-то аритмичный стук, — люди явно жаждали общения, а во-вторых, потому, что неизвестно, сколько здесь придется задержаться, да и как вообще все сложится. Как говорится, от тюрьмы да сумы не зарекайся. Вспомнив вторую часть пословицы, Денис нахмурился. Если обвинение в убийстве Кондрашина вдруг, по каким-то невероятным причинам, получит подтверждение (а почему нет, пока что подставляли его виртуозно), а сам он из недавно разрекламированного Кондрашиным супермена превратится в преступника, его же, Кондрашина, зарезавшего, то «Глорию» свободно могут закрыть, и пойдут тогда Филя, Сева и вся их развеселая компания по миру… Ну нет, по миру, конечно, не пойдут, таких классных специалистов любая контора с руками оторвет.
Денис произнес про себя слово «контора» и внутренне же осекся. Как говорится, оговорочка по Фрейду. «Конторой» ведь традиционно многие годы называли КГБ, а нынче соответственно — ФСБ. А в самом деле, не имеет ли к его несчастьям самое непосредственное отношение «контора»? Может, фээсбэшники элементарно разозлились, что им так принародно утерли нос, и решили отомстить? Между прочим, дядя, Вячеслав Иванович Грязнов, учил его, что самые простые мотивы — они же самые реалистичные. Так кому же он, Денис Грязнов, всего-на-всего скромный частный детектив, наступил на хвост?
Денис невольно оглянулся на своих сокамерников. Ну и компания собралась. От восемнадцати до семидесяти. Половина — рецидивисты, в зону уже хаживали, и не раз. Да и новые статьи мужичкам светят такие, что мало не покажется. Хорошо, что никто не знает, кто он такой, могли бы запросто частного сыщика к ментам приравнять и ночью ненароком задушить. А ведь охранники-то вполне могут знать, а значит, и словечко в камеру шепнуть. Но раз вторые сутки прошли, а все нормально, выходит, его безвременная гибель никому не нужна. Ну еще бы, ведь признание в убийстве Кондрашина он пока что не подписал.
Положа руку на сердце, Денис надеялся, что дядя, или Турецкий, или даже оба вместе похлопочут за него, и сидеть придется относительно комфортно. Ну, если не в одиночке, так хотя бы в двойке. Какое там…
Тут Денис вспомнил первый допрос, который ему устроил следователь Мосгорпрокуратуры Зюкин, занимавшийся его делом. Зюкин был круглолицый добродушный мужик. Сперва он предложил Денису сигарету. Денис сказал, что не курит, и тут же вспомнил, что в кино в таких случаях ушлые арестанты добавляют: «Но я возьму для товарищей». Потом Зюкин поинтересовался условиями, в которых содержится Денис, и, выслушав короткий ответ, покачал головой:
— Тесновато, конечно. И ночью, наверно, воздух спертый, а?
— Точно, — кивнул Денис.
— Ну это ничего, Денис Андреевич. Одиночки не всегда хороши, уж вы мне поверьте. Вот мой приятель работает в дежурке одного из московских отделений милиции. Однажды после рабочего дня он с коллегами принял, так сказать, на грудь, в ближайшем кафе, да так крепко, что отрубился. Хорошо, у него друзья верные оказались. Они его назад в отделение затащили, решили там оставить, чтобы проспался, поскольку мужик на пьяную голову мог быть изрядно буен. Но куда ж его девать? Все кабинеты заперты, не в «обезьянник» же к бомжам! Посовещались и решили уволочь его в подвал. А помещение там было древнее, водопровод часто прорывает, и, чтобы боец не утоп, если вдруг что случится, на пол поставили кирпичи, на них положили деревянную дверь, а уж сверху — моего бесчувственного приятеля. А чтобы он ночью не начал чего непотребного вытворять, свет погасили и дверь в подвал заперли. Представьте, Денис Андреевич, трубы именно в эту ночь прорвало, и подвал понемногу стол заполняться водой. Мой друг очнулся и обезумел от ужаса: ему представилось, что он на каком-то плоту… Так греб, бедняга, что к утру из сил выбился. Видите, одиночки не всегда хороши, точно вам говорю.
Денис засмеялся.
В эту секунду следователь Зюкин изменился в лице настолько, что оно даже вытянулось, и натурально зарычал:
— А теперь, сволочь, колись, как Кондрашина завалил?!
Денис позволил себе немного удивиться:
— Это что — «злой» и «добрый» полицейский в одном лице?
— Ах ты!.. — задохнулся от бешенства Зюкин, но так и не нашел подходящего слова. — ах ты!.. — Он, видимо, нажал на кнопку в столе, потому что через несколько секунд в комнате для допросов появился конвоир. — Советую вам подумать, Грязнов, и выложить все начистоту, только так вы можете себе помочь. Уведите.
Допрос получился молниеносным.
Денис снова задумался о системе перестука, потому что за стенкой кто-то снова начал тихонько корябать, но мысль скользнула дальше, поскольку невольно он стал участником общего диалога. Совсем молоденький парнишка на верхних нарах жаловался:
— Суки, посылку всю распотрошили, сахар назад завернули…
— Да быть такого не могет, — возражал кто-то другой, — а мне вот передали.
— Сахар-рафинад был? — машинально поинтересовался Денис. — В коробке?
— Ну.
— Нельзя. Можно только песок и в полиэтиленовом пакете.
— А сало? — плаксивым тоном сказал парень. — Сало-то за что отобрали?
— Какое оно было? С прорезью? С мясом?
— Конечно! Здоровенный шмат!
— Тоже нельзя. Можно до трех килограмм, соленое или копченое — неважно, но только сало. Считается, что под видом мяса в него можно загнать дурь или что-нибудь еще.
