сердцебиение, звучащее в унисон с моим собственным.
— Ты всё вспомнила? — хриплым голосом спросил я, по-прежнему не выпуская её из объятий
— Уже два года как. Я бы и раньше приехала, да только мама не пустила. Сказала, что я ещё ребенок и что ты не воспримешь меня всерьез.
— Ты и сейчас ребёнок.
— Неправда! — она немного отстранилась. Надулась и, глянув укоризненно, губы поджала.
Ну как есть ребёнок!
— А я уже старый… — попытался открыть ей глаза, но толка из этого не вышло.
— Ну, разве что только старый дурак, — было мне ответом. — Который очень хорошо сохранился…
Она вновь обезоруживающе улыбнулась и обхватила моё лицо ладонями. Поднялась на мысочках, глядя прямо в глаза, и её собственные в этот момент сияли. А потом приникла к губам.
Ну разве мог я не ответить?
…и маленькое солнце в девичьей груди разрасталось, чтобы заполнить собой все вокруг.
Одна крохотная капелька превратилась в целый океан. Заполнила все пустоты, все выбоины и трещинки в моей израненной душе. Я растворился в ней и вдруг почувствовал себя бесконечно живым, молодым и цельным.
И понял, что в этом мире не существует ничего более правильного — чем просто быть с тем, кого любишь.
Эпилог
Ноябрь. И первый снег, что укутал замёрзшие деревья. Покрыл дорожки тонким невесомым настилом. Он скрипит под ногами. Хрустит. И тропинка следов тянется вслед за нашими шагами.
Кое-где меж пуховых шапок проглядывает заледеневшая трава. А по веткам скачут пухлые красногрудые снегири. И сами эти ветки, схваченные инеем, сверкают, переливаются на солнце сотней бриллиантов.
Айрель кутает ладони в меховую муфту. На ней шерстяное пальто и фетровая шляпка, почти не прикрывающая голову. И я поминутно беспокоюсь, что она замерзнет.
— Кай, прекрати, мне не холодно! — фыркнула она и сморщила хорошенький носик, на котором к зиме не осталось ни единой веснушки. — Бурчишь, как дряхлая старуха.
— Старик, — поправил я, говоря истинную правду.
— Опять начинается… — Она беспомощно завела глаза к небу. Подобные мелкие перепалки, кажется, вошли у нас в привычку.
Но долго Айрель злится не умеет. Уже спустя секунду она перестала дуться, ухватила меня за локоть и потащила вперёд по дорожке.
— Пошли лучше фонтан смотреть. Он ведь уже замерз?
— Наверняка.
Я заставил её сбавить шаг. Не хватало ещё навернуться. Кое-где под пуховым одеялом первого снега притаились замерзшие лужи. Айрель всё же оскользнулась на одной и, испуганно охнув, повисла на моём плече. А потом залилась громким девичьим смехом.
На нас глядели случайные прохожие. Знакомые и не очень. Такие же парочки, вышедшие в парк на обеденный променад. Кое-кто кивал нам или снимал в знак приветствия шляпу. В этом городе меня знал почти каждый. А тот, кто не знал, с любопытством косился на нашу пару и наверняка гадал, как я умудрился заполучить в жены такую красавицу.
Во мне опять пробудились собственнические замашки, и я по-хозяйски положил руку Айрель на талию, и дальше мы шли, уже тесно обнявшись.
Парк закончился как раз у здания ратуши. А за ней раскинулась городская площадь, в центре которой стоял самый красивый в городе фонтан.
По мостовой скакали шумные воробьи, выпрашивали у горожан хлебные крошки. Айрель перед выходом заставила меня сунуть в карман зачерствевший ломоть, и теперь эта галдящая стая птиц с визгом налетела на лакомство.
Айрель улыбалась, отряхивая руки. А я отряхивал подол ее пальто, к которому прилипли противные крошки. И несколько особо смелых воробушков, галдя, бросились нам под ноги, пытаясь урвать ещё немного еды.
Фонтан, в отличие от воробьев, был совсем тих. Не журчала вода, не летели мокрые брызги в лицо. Зато в широкой купели распростёрлось ледяное озеро. Такое гладкое и прозрачное, что видно дно: разноцветную мозаику, камушки и мелкие монетки, что частенько бросают в воду приезжие.
Айрель встала вплотную к припорошенному снегом бортику и вгляделась в ледяную толщу. Я знал, это надолго. А потому встал за её спиной и, устроив подбородок на фетровой шляпке, обнял жену за талию. Сомкнул ладони прямо под грудью.
Животика ещё совсем не заметно, тем более в этом пальто. Но я-то знаю, что он там есть. И от того постоянно тянет прикоснуться, погладить, а лучше проложить дорожку поцелуев, что я непременно сделаю, когда мы вернемся домой.
Иногда я задумываюсь, стоит ли этот момент и все остальные, что у нас ещё будут, шестнадцати лет ожидания. И сам себе отвечаю — определенно стоит.
Ведь счастье лучше всего делиться на двоих. А на троих оно и вовсе умножается.
Конец
