паровоз; от сильного толчка Саша еле устоял на ногах: эшелон вдруг остановился. Одновременно он услышал голос командира взвода Хайдарова:
— Выгружайсь...
«Значит, доползли», — подумал Матросов. Он легонько толкнул Рашита в бок:
— Вставай, приехали...
Рашит, растолкав соседей, сел позевывая. Сонным, безразличным голосом спросил:
— Что случилось?
Но уже проснулся Соснин. Открывая тяжелые двери вагона, он кричал:
— Подъем! Пять минут на выгрузку! — и первым спрыгнул в темноту, где с фонарями в руках бегали люди.
Наверное, нет ни одного солдата, который бы не мог отличить голос своего старшины среди тысячи других голосов. Услышав зычную команду, юноши, расталкивая друг друга, высыпали из вагона и сразу же почувствовали пронизывающий холод. Хотелось снова забраться в казавшийся теперь уютным товарный вагон, однако Соснин настойчиво торопил:
— Первый взвод, по два стройсь!..
В темноте, сталкиваясь друг с другом, будущие курсанты кое-как выстроились.
— Смирно! По порядку рассчитайсь!
— Первый, второй... пятый...
Саша, стоявший последним во второй шеренге, заключил:
— Семнадцатый, неполный.
Старшина сердито спросил:
— Куда же еще один запропастился? — и, не дожидаясь ответа, легко вскочил на подножку вагона; он облазил все полки, освещая их фонарем. Солдаты услышали его насмешливый голос: — Товарищ Перчаткин, позвольте доложить: тройка подана.
— Чего? — спросил Перчаткин, медленно поднимаясь.
В строю засмеялись.
Соснин, спрыгнув следом за нерасторопным маленьким солдатом, строго заметил:
— Команды «вольно» не было.
Строй замолчал. В темноте курсанты не заметили подошедшего командира взвода лейтенанта Хайдарова, но Соснин был начеку. Он громко отрапортовал:
— Товарищ лейтенант, взвод выстроен. Докладывает старшина Соснин.
— Здравствуйте, товарищи, — четко произнес командир взвода, остановившись перед строем.
Ему недружно ответили. Хайдаров недовольно произнес:
— Соснин, срочно выгрузить шестой вагон.
— Есть выгрузить шестой вагон!
Первый взвод под руководством старшины выгружал саперное оснащение. Саша, быстро подавая лопаты и все больше и больше разогреваясь, покрикивал:
— Живей, ребята! Получай, не плошай! Шагай, не опаздывай!
Он бросал в темноту лопаты, товарищи на лету подхватывали их и сносили в одну кучу. Через час весь эшелон был разгружен.
Вчера, перед погрузкой, Хайдаров говорил курсантам:
— Едем к себе, в училище.
«Неужели эта бескрайняя степь и есть наше училище?» — думал Саша, шагая в строю.
Над широкими степными просторами забрезжил рассвет. Курсанты с недоумением рассматривали местность, пытаясь обнаружить хотя бы малейшие признаки человеческого жилья. Наверняка здесь должны быть какие-то домики. Однако никаких построек не было видно на этой бесконечной равнине. Только поезд вырисовывался черной лентой вдали.
В голове колонны раздалась команда:
— Стой!
Тотчас же последовала следующая:
— Вольно!
Курсанты закурили, затягиваясь пахучим дымом. С папироской в зубах к Саше подошел Рашит и простуженным голосом проговорил:
— Не раз вспомнишь, Саша, нашу комнату на втором этаже...
— Да, тут не особенно уютно, — согласился Матросов, еще раз оглянувшись вокруг.
К разместившимся прямо на снегу курсантам спешил Соснин.
— Здесь жить придется, — говорил старшина, опускаясь на услужливо уступленное место среди солдат. — Ежели с понятием рассудить, то надо быстрее устраиваться. По строительным и земляным работам нельзя заминки допускать. Выходит, до вечера надо окопать земляночку. Такие-то дела, мил-товарищи...
Шахтер с Урала Соснин, этот рослый, сильный человек, медлительный на вид, был энергичным, настойчивым и очень деятельным старшиной.
— Где начнем копать? — спросил командир первого отделения Селедкин, крепыш с большой бородавкой на кончике носа.
Соснин, потушив окурок, встал. За ним поднялись все, — поведение старшины было ясно и определенно.
— Начинай тут, — распорядился он, прикинув на глазок расстояние до соседнего взвода. — А ломы и лопаты я распределю.
Соснин пошел во второе отделение.
— Тут всем будет привольно. Самолучшее будет, если закончите строить блиндаж раньше сумерек и... первого отделения, — сказал он, подмигивая.
Матросов, услышав эти слова, со смехом толкнул Рашита:
— Слышал, как старшина запрягает соседей?
Перчаткин, два или три раза ударив ломом по замерзшей земле, начал жаловаться:
— Черта с два тут возьмешь. Сдохнешь, пока блиндаж построишь в этой дикой степи.
Саша, выбрасывая лопаты снега на месте будущей землянки, первого его солдатского дома, с сердцем произнес:
— Слушай, маменькин сынок, ты можешь помолчать?
— А тебе чего? Без тебя указчиков много, — зло ответил Перчаткин.
Вмешался Рашит:
— Обидно за тебя. Дай-ка сюда лом, Перчаткин.
Мерзлая неподатливая почва упорно сопротивлялась ударам тяжелых ломов и саперных лопат, она откалывалась лишь маленькими кусками. Через каждые десять минут лом передавался следующему курсанту. Завтракали тут же, сидя на снегу. Времени прошло много, а сделали мало: углубились всего на полметра.
— Дальше легче будет, — говорил Николай Соснин, обходя будущие «фундаменты». — У нас на Урале земля нравом своим суровее. Бывало, нападешь на такой участок, что лом не берет. Головой-то не раз покачаешь. — А тут — степь, плевое дело. Стоит только копнуть...
Наблюдая за жизнью лагеря училища, никто бы не мог сказать, что всего только неделю тому назад курсанты начали обживать эту степь. С помощью солдатских лопат был создан целый город. Над землей поднимались лишь печные трубы, оповещая мир дымом, что обитатели «города» дома, как и полагается.
Улиц, конечно, не было, от блиндажа к блиндажу прокладывались по снегу тропы. Наиболее протоптанные вели к штабу училища и к походным кухням.
Вечером над лагерем неслись звуки гармошки. Старая русская песня о Стеньке Разине переплеталась с печальными протяжными башкирскими мелодиями, лирическими напевами украинцев, шутливыми песнями татар.
В офицерских землянках, в штабных блиндажах напряженная жизнь шла и ночью. Бойко и непрерывно стучали машинки, продолжались бесконечные переговоры «Луны» с «Уралом». Если бы в этот час стоявший на посту Матросов мог заглянуть в блиндаж лейтенанта Хайдарова, он увидел бы своего командира склонившимся над книгой.
Матросов охраняет покой курсантов и офицеров, прохаживаясь но площадке: десять метров туда, десять — обратно. Под ногами часового однообразно скрипит снег: скрип... скрип...
Под полушубок пробирается холод. Даже через валенки проникает пронизывающий ветер. Мороз щиплет нос, мерзнут руки. Матросов быстро ходит, притаптывая снег, часто перебрасывает винтовку из одной руки в другую. «Сколько же я торчу? Не пора ли меня сменить?» — думает Саша, прислушиваясь к ветру. Но никого нет, кругом тишина, значит, еще рано. Аккуратный и добросовестный карнач смену не просрочит.
Интересно следить за звездами. Они точно живые: то появляются, то скрываются, а некоторые, пробегая почти полнеба, исчезают совсем. «Небесный старшина устраивает перекличку», — шутя думает Саша. Но
