отвлечь маму, пока последняя мысль не успела укорениться в голове.
– Бьёрн и София поздравляют тебя с праздником, – говорит он, достает телефон и находит мейл.
– Это – Бьёрн? – спрашивает мама.
– Да.
– Он очень хочет меня навестить. Но Юэль не разрешает ему приехать.
Юэль смотрит на фотографию на экране. На ней брат запечатлен с семьей в пляжном баре в Торремолиносе в Испании. Они только что прилетели и все еще бледнее окружающих. На сыновьях форменные футболки в цветах шведского флага. На Софии вязаное бикини и соломенная шляпа. Бьёрн обнимает ее за талию. Они выглядят счастливыми и уже отдохнувшими.
– Вот оно что, – произносит Юэль. – Да, по ним и правда видно, что они гораздо больше хотели бы быть здесь.
Мама кивает, пока Юэль показывает другие фотографии. Дети в восторге стоят перед прилавком с мороженым всех цветов радуги. Полицейские едут на сегвее по выложенной камнем набережной. Большие блюда с морепродуктами. У Бьёрна обгорел нос.
– Мои мальчики никогда друг с другом не ладили, – вздыхает мама. – Не знаю, что мне делать.
Юэль убирает телефон в карман.
Одна из старушек пристально наблюдает за ним. Когда они встречаются глазами, она вытягивает губы трубочкой и посылает ему воздушный поцелуй. Пальцами теребит висящую на шее тревожную кнопку.
– Добрый день, – здоровается Эдит, сидящая по другую сторону от Юэля, и дергает его за майку. – Меня зовут Эдит Андерссон, я секретарь директора Пальма.
Надо выбираться отсюда, но Юэлю не хочется возвращаться в пустой дом. И еще больше не хочется в Стокгольм, ведь что на самом деле его там ждет? В отличие от своей мамы Юэль может поехать куда угодно, но ехать ему совершенно некуда.
Он встает и говорит маме, что идет в туалет. Она кивает с отсутствующим видом.
После хаоса на улице тишина в коридоре отделения Г приносит облегчение. Юэль проходит мимо маминой двери и замечает, что на ней появилась табличка с именем. Написанная не маминым почерком. Он вспоминает мешанину из букв в квадратиках кроссвордов. Возможно, мама пыталась написать свое имя, но ей это не удалось, и не поэтому ли она стала есть бумагу – от беспомощности или стыда за то, что ей не удалось подчинить себе буквы?
Даже не быть в состоянии написать собственное имя.
Из комнаты для персонала выходит Сукди с термосами в руках. Приветливо улыбается.
– Снаружи все идет хорошо? – спрашивает она.
– Во всяком случае, это не похоже ни на одно празднование Мидсоммара, на котором я был, – отвечает Юэль. – Вам помочь?
– Спасибо, – улыбается Сукди, протягивая ему один термос. – Можно вас кое о чем спросить? Как вы думаете, Моника знает моего отца?
– Вашего отца?
– Его зовут Халид, он почти ее ровесник. Он работал на кондитерской фабрике.
Юэль мотает головой:
– Вряд ли. В последнее время она почти ни с кем не общалась. По крайней мере, насколько мне известно.
Кажется, Сукди сомневается.
– Просто вот… мне показалось, она кое-что о нем знает.
– Она сказала, что Нина убила собственную мать, так что сомневаюсь, что ее словам можно верить, – смеется Юэль.
Сукди улыбается.
– А почему вы спрашиваете? – интересуется Юэль.
– Да так. Просто интересно.
Сукди останавливается у двери Г7, рядом с маминой квартирой. Там живет старушка в берете. На табличке имя АННА. Над буквами летает что-то похожее на бабочку.
– Знаете что? – говорит Сукди, протягивая Юэлю второй термос. – Можете взять и этот тоже? Я очень быстро загляну к ней.
– Конечно. Встретимся снаружи.
У Юэля за спиной открывается дверь. Он успевает услышать, как Сукди зовет Анну по имени, и дверь за ней захлопывается.
Юэль идет по коридору, и старческие голоса, доносящиеся из сада, звучат все громче. Выйдя на задний двор, он ударяется о них, словно о стену.
Юэль ставит термосы на стол перед Ниной. Колеблется.
– У тебя есть время поговорить? – наконец спрашивает он.
– Зависит от того, о чем речь. Я на работе, – не глядя на него, отвечает Нина.
– Да, понимаю. Я только хотел сказать, что сожалею о том, какой вышла наша последняя встреча.
– О’кей! Конечно.
– Я хочу сказать, мы не обязаны снова становиться лучшими друзьями. Просто не хочется, чтобы было вот так.
Нина вздыхает, но сейчас хотя бы смотрит ему в глаза:
– Знаешь, все в порядке.
– Точно?
– Да, точно. Кажется, это только для тебя является проблемой. – Взгляд Нины холоден. – Я выросла и продолжила жить дальше. Может, и ты попробуешь?
Затем она поднимается и уходит, а Юэль остается стоять у стола.
Злость несется по его кровеносным сосудам, словно вихрь, набирая бешеную скорость. Он хотя бы попытался. Попросил прощения. Но Нина этого не сделает никогда. Ни за то, что случилось в последний раз, ни за произошедшее двадцать лет назад.
«Ты все испортила, – думает он. – Надеюсь, оно того стоило и ты сейчас чертовски счастлива».
Виборг начинает плакать. Она все еще смотрит на остатки торта и качает головой.
– Я что, такая старая? – причитает она. – Мне девяносто пять?
Парень, который играл на гитаре, садится рядом со старушкой и осторожно вытирает ей щеки салфеткой.
– Да, – улыбается он, – подумать только, вы так стары и все равно здоровы и бодры.
– Но тогда… тогда моим родителям должно быть ужасно много лет. Им же не может быть далеко за сто? А мой муж, как он может…
Голос Виборг затихает, когда плач берет верх. Наблюдать за ее горем невыносимо. Но никто из других стариков не реагирует.
Юэль пытается установить зрительный контакт с мамой, но она с интересом на что-то смотрит. Он следит за ее взглядом. Нина стоит в дверях на входе в коридор отделения Г. Сукди тихо с ней разговаривает, и создается впечатление, что что-то произошло.
Нина
Нина открыла окно в квартире Анны, чтобы впустить свежий воздух. Осторожно вымыла тело и надела на него особенно вместительный подгузник. Причесала тонкие волосы. Одела старушку в темно-синее платье с белыми пальмовыми листьями, в котором, как она знала, Анна чувствовала себя красивой.
С улицы за парковкой уже слышны пьяные голоса. Началось празднование Мидсоммара. Сейчас три часа дня. Нина не спала больше суток, но хочет остаться здесь и дождаться врача, который констатирует смерть, после чего тело увезут. Чтобы Анна не была одна. Если ее сознание все еще присутствует в этой в комнате, то она будет знать, что кто-то позаботился о ней.
Нина зажгла свечу на прикроватном столике. Убрала со стен все, что напоминает о болезни, на случай, если вопреки ожиданиям приедет кто-то
