— По ошибке? — поддразнил он ее. — Ну да, ты вспоминаешь об этом случае именно так.
— Кипп до сих пор пристает ко мне, чтобы я сказала, как мне удалось выбраться из комнаты. Но я ему не рассказала. Ему хочется думать, что я связала простыни и спустилась по ним из окна. Но это же смешно: от моего окна до каменных плит вокруг дома не менее тридцати футов. Я бы голову себе разбила, если бы решилась на такой глупый поступок.
— А как же тебе все-таки удалось? Я сам не раз об этом думал. Тебя Хани выпустила, так, что ли?
Мери провела пальцем по траве.
— Нет. Это был бедняжка Клуни. Я иногда пользовалась им без зазрения совести, хотя и любила очень. И сейчас люблю, — тихо добавила она, посмотрев на могильные камни.
— Клуни? А он клялся, что и близко не подходил к твоей комнате в тот вечер. Вот плут, — улыбнулся Джек. — Правда, я и сам не раз использовал Клэнси, чтобы он меня прикрыл, когда меня искал Алоизиус, а мне хотелось пойти порыбачить с Киппом, вместо того чтобы зубрить латинские глаголы.
— Стало быть, нам обоим незачем извиняться, да? Ты пойдешь первым или это сделать мне?
Джек посмотрел сначала на Мери, потом на камни.
— Ты хочешь сказать, что они здесь? Я думал, что они поселились на люстре в большой гостиной.
Мери наклонилась к нему, и озорной огонек блеснул в ее глазах.
— Они могут быть где угодно, Джек. В доме, в конюшне, у ручья. Здесь. В любой точке поместья. Они тебя слышат, видят и могут что-нибудь с тобой сделать. Если ты им нравишься, то это будет добро, а если нет… Джек, ты и вправду хочешь узнать?
— Я не чувствую запаха камфоры, Мери, — ответил он, желая сделать вид, что верит во всю эту чепуху, потому что она в нее верила и была счастлива. — Разве ты не говорила, что если слегка пахнет камфорой, значит они… рядом?
Мери была явно разочарована таким ответом и нахмурилась:
— Неужели ты не чувствуешь запаха, Джек? Как, должно быть, они огорчены. Не мог бы ты хотя бы попытаться в них поверить? Я думаю, им необходимо, чтобы ты в них поверил, тогда они дадут тебе знать, что они здесь. Может, ты поговоришь с ними?
Джек покачал головой:
— Нет, Мери, я не стану с ними говорить. Ты в это веришь, и этого достаточно. Просто… когда будешь опять с ними разговаривать — а я уверен, что будешь, — попроси их не появляться в моей комнате. Как-то не хочется, чтобы кто-то подсматривал, как я чищу зубы.
— Какой же ты упрямец, Джек. Но меня это не волнует. Когда-нибудь ты мне поверишь. А теперь давай на время прекратим дискуссию о привидениях. Ты ведь хотел о чем-то поговорить? О Киппе? О нашем дорогом друге Киппе?
— На самом деле, Мери, — честно признался Джек, — как раз о Киппе я меньше всего собирался с тобой говорить. Поскольку думаю, что он почти влюблен в тебя.
Мери молча встала, подошла к старому могучему дубу и, прислонившись к его стволу, стала смотреть на расстилавшиеся внизу поля.
Джек проводил взглядом ее стройную фигуру, подождал, пока она успокоится, и, встав рядом, тоже стал любоваться землей Колтрейна.
— Как ты к нему относишься, Мери? Что чувствуешь? — тихо спросил он в надежде, что она захочет поговорить, а не отделается либо шуткой, либо какой-нибудь тирадой. — Он хороший человек. Почему бы тебе не стать свободной, чтобы позволить себе думать о том, что ты хочешь быть с ним?
— Кипп был здесь, Джек. Он всегда был здесь, никуда не уезжал. Если ты помнишь, его мать разрешала мне жить у них каждый раз, когда твой отец приезжал в Колтрейн пьянствовать со своими дружками. Кипп помогал мне научиться управлять поместьем, найти общий язык с арендаторами. Он заставлял меня смеяться, скрашивал мое одиночество. Он… он обнимал меня, когда я плакала.
— Понимаю. Значит, ты его любишь. Кто бы мог поверить — наш бесшабашный Кипп стал мужчиной, а я смалодушничал и сбежал?
— Я знаю, почему ты уехал, Джек. У тебя не было выбора. А у меня не было другого выбора, как остаться здесь. Я так долго тебя ждала, что начала ненавидеть тебя и желать, чтобы ты никогда не возвращался. — Ее голос упал почти до шепота. — Теперь ты приехал, и нам обоим надо как-то с этим справляться, ты не находишь? Но ты ошибаешься. Я люблю Киппа, и всегда буду любить. Но я в него не влюблена, и он не влюблен в меня.
Джек не знал, что ответить, и потому промолчал. Он просто стоял и смотрел, как Мери вскочила на лошадь и умчалась прочь.
Мери была права. И Кипп был прав. Сколько бы он ни убеждал себя, что так было нужно, он отсутствовал слишком долго. Он мог вернуться домой уже два года назад, когда до него дошел слух о смерти отца. У него уже в то время было достаточно денег — не то чтобы огромное состояние, но более чем достаточно. А ему хотелось иметь еще больше. Ему хотелось вернуться домой не просто богатым, а героем, который приехал, чтобы спасти поместье. И чтобы у него были ответы на все вопросы.
Вернувшись, он снова медлил, не зная, что сказать Мери, как с ней обращаться после стольких лет. Что говорят в таких случаях жене, которая вовсе не жена, сестре, которая не сестра… повзрослевшему ребенку? Как ему забыть, что она была свидетелем самого страшного в его жизни унижения?
Он подождал, пока Мери скрылась из виду, сел на своего жеребца и поехал в противоположную сторону… оставив привидениям самим разбираться в том, что они видели и слышали.
— Ты слышал, Клэнси? Тебе больше нельзя сидеть на спинке кровати и вздыхать, пока мальчик спит. — Клуни и Клэнси сидели каждый на своем могильном камне.
Клэнси был одет в траур — это, ему казалось, соответствовало ситуации. Огромный черный плащ свисал с его худых плеч. Однако Клуни был одет в костюм горничной. Эту горничную друзья часто использовали в своих представлениях.[6]. В ярко-желтом парике и полосатом платье Клуни выходил на авансцену и объяснял деревенской публике, что означали те или иные гениальные строки Шекспира.
— На самом деле он не это имел в виду, — запротестовал Клэнси, забросив один конец плаща через плечо. — Он же в нас не верит, стало быть, его слова были лишь шуткой.
— Возможно. Нам повезло, что они не целовались, — сказал Клуни задумчиво — Помнишь день, когда Максвелл поцеловал миссис Максвелл на кухне? Блям! И мы оба приземлились мягким местом в кладовке. Эти поцелуи еще хуже, чем икота. От них нас начнет бросать из стороны в сторону. Даже и не знаю, где мы окажемся, если Мери и Джек вдруг решат поцеловаться.
— По-моему, не стоит беспокоиться о том, что они поцелуются, во всяком случае, еще какое-то время… к сожалению, — вздохнул Клэнси. — Полагаю, достаточно уже того, что в спорах они улыбаются, даже подшучивают друг над другом. А целоваться еще не настало время. И это вина Ужасного Августа, который силой заставил их сделать то, что случилось бы совершенно естественно и без него. Мой бедный, бедный, Джек. Я смотрю на своего мальчика, и у меня сердце разрывается от боли за него.
