таз, в который уронили горсть стальных гаек.
– Вставай. Пора. Поднимайся. Нужно продолжить ритуал. Собирайся с силами и за дело.
Старик шепчет. Произносит слова медленно. Он знает, что его ученик вымотан и истощен.
– Дольше нельзя ждать.
– Наставник, что значат эти видения? – не открывая глаз, спрашивает ученик.
Его голос изменился. Из него пропали наивность, суета и волнение. Наверное, таким тоном на смертном одре произносят последнюю волю.
– Что я должен понять? И кто эта страдающая девушка? Почему она мне кажется знакомой?
Старик не отвечает.
– Почему огонь ведет меня сквозь проклятие черного шамана?
– Не могу тебе сказать. Я просто не знаю. Огонь рисует тебе то, что ты должен увидеть.
Учитель помогает парню подняться. Он держит ученика за плечи, смотрит в молодые, но не по возрасту мудрые голубые глаза.
– Не забывай. Слушай зов предков. Смотри, что показывают духи. Но. Но не забывай, кто ты есть. – Старик срывает амулет со своей шеи и протягивает ученику. – Помни, ты сам решаешь, кем стать. Человек не рождается плохим или хорошим. Слушай всех, но решай сам. Отыщи свой собственный голос. И что бы ты ни выбрал, знай, я всегда буду рядом.
– Спасибо.
Молодой шаман рассматривает украшение. Мешочек, перевязанный кожаным ремешком и украшенный мелкими рыбьими костями. Повязывает на запястье амулет и, пошатываясь, возвращается к костру.
С приближением к огню силы возвращаются. С каждым шагом энергия мощным потоком вливается в тело шамана. Плечи расправляются. Голова приподнимается. Глаза блестят. Движения становятся уверенными и грациозными.
– Черный рассвет грядет, – кричит кто-то из толпы.
– Черный рассвет, – повторяют собравшиеся и пропускают голубоглазого внутрь своего круга.
Молодой шаман жмурится. Кулаки сжимаются. Он запрокидывает голову, втягивает воздух ноздрями. Вдыхает полной грудью. Напрягается всем телом. И протяжно кричит. Нечеловечески кричит, словно ужасный зверь, словно демон. Ревет, воет, и вместе с воплем в небо устремляется поток света.
Звуки ударов бубна вновь разлетаются по лесу.
Тук-тук.
Молодой шаман раскидывает руки в стороны, изображает птицу, пускается в ритуальный танец.
Тук-тук. Тук-тук.
* * *
– Долго еще?
Стучу проводника по спине.
Амай не отвечает.
Кажется, я достал его своим нытьем. Но я больше не могу сидеть на этом чертовом «Буране».
– Сделаем еще остановку? Пожалуйста.
Час назад мы стояли в снежном поле, я успел слегка размяться, но спина требует вновь прервать путь.
Амай ничего не отвечает.
Он наверняка может без отдыха гнать всю их долгую полярную ночь напролет, но я не выдерживаю.
Амай не отвечает, но и не спорит. Просто останавливает снегоход.
– Как такое возможно? Этот твой Сэлэмэ. Не мог же он так далеко уйти. Скажи честно, мы заблудились?
На прошлой стоянке Амай говорил, что железный шаман не пользуется упряжкой или снегоходом. Значит, пешком идет. Выходит, мы уже должны были его догнать. Как ни крути. Несмотря на мои вынужденные короткие передышки.
Даже если шаман на десять часов раньше нас вышел, по всем законам физики он не мог так сильно от нас оторваться.
– Это мой дом. Все вокруг. Это моя земля, Боб. Ты бы заблудился в собственном доме?
Кажется, мои слова задели Амая.
– Но тогда я не понимаю. Это же невозможно. Как он смог пешком на столько уйти?
Амай смеется.
Говорит, если шаман не ездит на снегоходе, это еще не значит, что он отправился пешком.
– Сэлэмэ мог перелететь с помощью каких-нибудь духов птиц. Или ветра. Или еще чего-то из их шаманского. Я не особо разбираюсь в этих штучках.
Амай говорит о мистике. Сэлэме перелетел. Кажется, он искренне верит в то, что говорит. И если бы я лично не сталкивался с необъяснимым, скорее всего, отнесся бы к таким словам как к шутке. Или покрутил бы пальцем у виска. Но сейчас я ничему не удивляюсь.
Я не верю.
Я убедился.
– Едем.
Забираюсь обратно на снегоход.
Я не готов сдаться. Мне нужно встретиться и попросить помощи. А еще я ненавижу тундру. Бесконечная белая холоднючая пустыня. И ненавижу снегоход с его неудобным, мозолящим задницу сиденьем.
Наверное, по моему лицу понятно, о чем я думаю. Проводник стучит меня по плечу.
– Потерпи, Боб, уже близко, – подмигивает Амай и с первой попытки заводит свой «Буран».
Я тяжело вздыхаю.
– Вон там, – он показывает рукой куда-то в пустоту, – скоро увидишь столбик с ленточками.
Амай перекрикивает треск мотора и говорит, что на пути мы увидим какой-то столбик. Он служит своеобразным указателем. Видишь столбик, значит гора шамана близко.
У здешних это вроде символа.
– Каждый, кто проходит мимо, старается повязать на нем в дар духам ленточку. В знак уважения. Уже скоро. Красные и белые полосочки. Покажу тебе. Можно сказать, это достопримечательность наша местная.
– Плевать мне на твои достопримечательности и на ленточки плевать. Давай уже найдем шамана поскорее.
Проводник прибавляет скорость, и я замолкаю.
Очень теплая куртка на мне, кстати.
Кафтан.
Я уже успел оценить все достоинства этой одежды.
Амай говорил, что кафтан сшит сразу из нескольких шкур. Три шкуры теленка внутри, три снаружи. Одна шкура большого оленя внутри и одна снаружи.
Он говорил, что женщины собственноручно шьют кафтаны для своих мужчин. А еще Амай говорил, что он не хочет связывать себя узами с кем-то, поэтому вынужден покупать одежду.
«За такой кафтан женщины просят оленя. Целого оленя, Боб, представь».
По снегу.
Далеко в тундру.
В попытках остановить проклятие.
Я несусь. Прижимаюсь подбородком к спине проводника и надеюсь, что «Буран» не развалится по дороге на кусочки.
* * *
– Скоро вернусь. Присмотри за Димкой.
Все усугубляется. Вику куда больше устраивало, когда брат лежал в больнице и она могла оставаться в тишине и спокойствии.
Лучше ему не становится. Выписали лишь бы выписать. Помочь ему не могут, вот и отправили домой помирать.
В том, что Димка скоро умрет, девушка не сомневается.
Брат выглядит очень плохо. Ему постоянно холодно. Есть мальчик отказывается, только пьет и спит. Он не разговаривает. Вика даже не уверена, слышит ли он что-нибудь.
Пол его комнаты, ту часть, где стояли его игрушки, занимает медицинское оборудование. Бесконечные проводочки, трубочки и подставки.
– Ты меня слышишь?
– Да.
– Так и отвечай! Что молчишь, раз услышала? Присмотришь за Димкой, говорю, и чтоб ни на секунду от него.
Отец постоянно проверяет, нахожусь ли я в сознании. Я все чаще проваливаюсь в видения. Иногда я теряю нить происходящего и не могу точно определить, где реальность, а где иллюзия.
– Присмотришь, спрашиваю?
– Да.
– Что да?
– Хорошо, пап. Я все поняла, присмотрю, – говорит и отыгрывает роль послушной дочери. – Ни
