к их плечу, другие сочтут такое прикосновение прямой агрессией. Я знавала женщин, которые терпеть не могли, когда кто-то смотрит на них или трогает их. Так что да. Их тела целиком или частично моментально отвечают на триггер, запущенный прикосновением, и тогда эти женщины начинают волноваться, искрить от напряжения или страшно смущаться. Интересно, а есть ли у него какие-то чувствительные зоны и где они.
Все парни, с которыми я когда-либо встречалась или с которыми у меня были отношения, находились в состоянии непрерывной войны с собственным телом. У одного чувака были просто эпические проблемы с пищеварением. И начинались они ровно в тот момент, когда я заговаривала. Во время наших недолгих отношений он на целую неделю лег в больницу, где я навещала его каждый день. Помню, однажды я там рассмеялась, и когда он спросил над чем, ответила, как удивительно получается — в больницах на самом деле не лечат, а калечат. В том плане, что ты должен спать как можно больше, но тебя вечно будят. Кровати неудобные. Дезинфекцией воняет. Окна не открываются. Рядом обязательно лежит какой-нибудь старик, который все время кашляет и сплевывает. Потолки низкие. Солнца нет. Еда отвратительная. Ни массажистов, ни акупунктурщиков.
Он сидел в шоке, когда я это говорила, потому что он же специально сам сюда лег, чтобы сделать курс инъекций стероидов, которые успокаивают желудок или что-то там еще. У него опухли все суставы, лицо стало красным, и в туалет он бегал каждые полчаса, как приспичит.
Однако все равно он пытался произвести на меня впечатление своими рассказами о том, как усердно работает и делает все, чтобы не подвести своих коллег. Что не отстает от них, лежа в этой чертовой богадельне. Он как будто бы даже гордился всем этим, всерьез считая, что проводить рабочие встречи по интернету с капельницей в руке и в больничном халате достойно восхищения и восхваления. Да и остальные утверждали, что он для них образец и источник вдохновения. Удивительно, говорили они, как можно лежать в больнице и оставаться таким активным.
Я же, уставившись на свои ботинки, пыталась объяснить ему, почему это никакой не триумф. И тот факт, что он не обращал внимания на свое тело и делал все, чтобы не лечить его вовремя и не считывать сигналы, которое оно посылало ему, производит на меня совершенно обратное впечатление. И мысль о том, что все это время он отвлекался от главного, чтобы доставить удовольствие другим, была унизительной.
Я говорила ему, что он мог бы и отдыхать, и двигаться при помощи одних только энергетических волн, которые заключаются в его теле, понимать его язык, а значит, и чувствовать себя намного лучше. Он мог бы узнать что-то неизвестное о себе и о своей жизни. И возможно, то, что он всегда считал для себя изнуряющим, открыло бы ему что-то новое о нем самом, о его истинных желаниях и о том, что он может предложить миру.
Парень жутко разозлился на меня за эти слова, и это было просто прекрасно. Человеку свойственно злиться и раздражаться. Другое дело, как выражать этот гнев и раздражение. Он порвал со мной. Я же запустила подушкой в стену, покричала, поплакала, а потом пришла в себя.
46
— Куда повернуть?
— Направо на следующем светофоре, потом налево и на светофоре опять налево. А там уже рядом.
— Я волнуюсь.
— Правда?
— Да. Настоящее приключение.
— Ага. Вот тут направо. Остановитесь в любом месте.
— Тринадцать с половиной долларов.
— Я заплачу, прости.
— Спасибо. Доброй ночи.
— Доброй ночи.
— Что ты делаешь?
— Ищу пульт от ворот.
— Ты прячешь пульт от ворот в кустах рядом с воротами?
— Да.
— У тебя забор как стена.
— Ага.
— Крепостная.
— Ага.
— И насколько он большой? На весь квартал?
— Кажется, да. Ну, то есть да, на весь.
— И насколько большой квартал?
— Входи.
— Твою же мать…
— Да.
— М-м-м. Нормально так. Ты здесь живешь вместе с родителями?
— Нет. Не совсем.
— Так. Понятно. А где они? В домике на пляже или на вилле где-нибудь в Испании?
— Они мертвы. Технически… мертвы.
— Ох, прости. Я такой… Я же знаю, что в Тураке есть такие места, как это. И я даже ждал чего-то подобного. Просто… Не могу скрыть своего… Не знаю.
— Все нормально.
— А это что?
— Алтарь.
— Никогда раньше не видел таких огромных кристаллов! Это вообще кристаллы? Или жеоды? Кажется, так они называются?
— Так.
— Можно посмотреть?
— Конечно.
— Ух ты!
— Угу.
— А это Хит Леджер?
— Он.
— Мне нравится эта рамка из камня.
— Благодарю.
— Это все ты сама сделала?
— Я все это собрала.
— Можно я обойду его по кругу?
— Конечно.
Он ни к чему не прикасается и вообще никак не тревожит алтарь. Этим он отличается от всех моих предыдущих парней. Они хотели все потрогать, сфотографировать, взять на память или снять ролик для своих соцсетей. Все время спрашивали меня, где я это взяла, откуда вдруг такая идея, сколько это стоило, как я это сделала и зачем, а потом пытались сделать то же самое у себя дома или использовали фотографии моего алтаря, не указывая авторства.
Интересно, как этот парень, хорошо чувствующий физические пространства и их дизайн, так бережно и уважительно относится к миру и всему, что его наполняет. Крайне редкое явление.
Пару лет назад я ездила на Висячую скалу, собиралась устроить там тихий пикник — только скала и я. Мне не хотелось пить свой капучино на соевом молоке где-то в кафе, ходить в толпе людей, рыбачить, смотреть концерт или покупать сувениры. Даже фотографировать и разглядывать карту не хотелось.
Правда, когда я подъехала к бывшему вулкану, чьим вечным хранителем был Нганнелонг, то увидела, что за парковку нужно платить. Поэтому, чтобы устроить себе тихий пикник и прогуляться по горе, я должна заплатить за билет. У скалы были даже часы работы, которые скоро подходили к концу.
Здесь теперь находился развлекательный парк. И единственный способ наладить отношения с горой и ее хранителем — заплатить. Только потому, что какие-то люди решили, будто это их собственность, на которой можно заработать. И я должна не только заплатить им, но и соблюдать их правила поведения на бывшем вулкане.
Они даже повесили везде листовки с текстом об истории этой скалы, точнее, о том, что они считают историей, в которой всего лишь несколько абзацев посвятили ее исконным хозяевам. Зато написали, что «выражают свое почтение» им. И мне стало интересно: а как именно выражается это почтение, неужели в виде
