она подтрунивала над молодухами, давала им шутливые наставления, гадала на ладонях, предрекая много детей. При этом предупреждала: «Ахчи, смотри не рожай девок!» Потакая ей, разрумянившаяся, словно помидор, молодуха, подмигнув с хитрецой подругам, отщипывала теста и бросала комочек на уголья тонира. По форме теста, согласно поверью, можно было определить пол будущего ребёнка.
«Ой, мальчик будет! — весело смеясь, восклицала молодуха, указывая на дно тонира. — Перчик видите?»
Все разражались неудержимым хохотом, переходящим в визг…
Это было похоже на извержение спящего вулкана. Возвращаясь домой и снова погружаясь в атмосферу тихого одиночества, Кнар искренне удивлялась своей непосредственности и активности. Но, очевидно, жизненная магма в ней ещё не совсем застыла…
В конце каждого месяца Кнар, накинув на себя тёмную шаль, направлялась к обелиску в память солдат, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. На коллективном памятнике героям в самом конце было высечено и имя Арутюна — ведь прошло уже четверть века с тех пор, как он пропал без вести. Душа, исполненная веры и любви, конечно, способна ждать годами и десятилетиями, но надежда не может быть вечной — даже она бессильна перед неумолимым временем…
Положив собранные по пути полевые цветы к подножию обелиска и заботливо проведя рукой по именам братьев и мужа, Кнар вытирала краешком шали выступающие на глазах слёзы. «Побеседовав» с родными с четверть часа, она медленно, словно неся на своих хрупких плечах тяжёлую ношу, возвращалась, минуя сгрудившиеся на зелёных холмах домики из плоского белого камня, которыми уже не человеческая рука, а сама природа «вымостила» узенькие дороги деревни.
Всего в деревне было шестьдесят три дома — очага или «цох», что на карабахском диалекте армянского языка означает «дым». Но самого дыма в некоторых очагах уже не было, либо же они загорались лишь летом, когда из города приезжали отдыхать дачники.
Были и ветхие домишки с наглухо забитыми окнами и покосившимся крыльцом, на которое давно не ступала человеческая нога. Такие дома уже не ждали своих хозяев: некоторые представители нового поколения, не желая всю жизнь «копаться в земле и пасти скот», навсегда уехали искать счастье в далёких городах необъятной «самой большой и самой счастливой страны мира»…
Понимая, что выманить своенравную мать из деревни отныне будет почти невозможно, сыновья вырывались, кто как мог, из цепких лап городов, по отдельности навещали её, а на майские праздники приезжали вместе, чтобы сообща посетить на День Победы сельский мемориал, поклониться отцу и всем погибшим на войне. Они испытывали вину за нечастые визиты, но и не особо пытались уговорить мать приехать погостить у них, хорошо зная о её упрямом нежелании общаться со своими невестками. Сыновья возвращались домой хотя и с облегчением от того, что навестили маму, но неизменно с новыми думами и тревогами, слегка опечаленные.
Однако когда у Эрика родился сын, Кнар приехала сама. Правда, не сразу, а спустя почти три месяца, но зато с подарками собственного производства — вязаным костюмчиком, шапочкой, носочками. Посмотрела с внимательным прищуром на большеголового сияющего малыша в люльке и вынесла вердикт:
— Вот это другое дело!
И тут же добавила с упрёком:
— А то разродились девками…
Младенец улыбнулся, словно понял слова бабушки.
— Наша кровь, сразу видно, — подмигнула Кнар Эрику, нарочито не замечая Лары.
Бабушка наклонилась к внуку, будто собираясь поцеловать его, но не решаясь. Ребёнок потянулся одной ладошкой к ней. Она протянула указательный палец, малыш на удивление крепко схватил его.
— С ним мы точно подружимся, — засмеялась Кнар.
С невесткой она не беседовала, ограничиваясь несколькими необходимыми общими фразами, от угощения отказалась. Кнар поиграла с подросшей Анаит, нарисовала ей забавные рожицы, показала, какие интересные фигурки можно слепить из пластилина. Но мысли её всё время были там, с маленьким Арменчиком в люльке.
То и дело Кнар подходила к карапузу, внимательно разглядывала его. Малыш улыбался, широко открыв рот и весь сияя.
— У него звезда на лбу, счастливый будет, — заключила бабушка.
Заигрывая с малышом, она закрывала своё лицо ладонями и, распахнув их через секунду со словами «ку-ку», представала с новой смешной гримасой перед округлившимися то ли от неожиданности, то ли от удивления карими глазками.
— Ы-ы-ы… — от переполняемых эмоций у малыша захватывало дыхание.
Кнар никогда не было так хорошо. Её, казалось, иссохшее сердце наполняло необычное чувство, словно вдруг вышло из-за туч и засияло ярким светом солнце, а вокруг распустились и заблагоухали цветы. Лара впервые видела на лице свекрови такое, по-детски наивное, умиление.
Кнар вдруг спохватилась:
— Я же на автобус опоздаю!
От приготовленного Ларой обеда свекровь отказалась, но стакан чая с маленьким кусочком сахара выпила.
На прощанье поцеловала ручку малыша:
— Ну, до свидания, дружочек! Не скучай. Вот чуток подрастёшь, заберу тебя к себе в деревню.
Глава 34
Человека, ударника труда, собирались наградить орденом, но в итоге ограничились… выговором. Это похоже на анекдот, но именно так поступили с Алеком Багумяном. Вскоре после «хамского поведения с высокопоставленным представителем власти» (именно таким манером отрапортовал замминистра вверх по инстанции) на строительный участок была направлена инспекция республиканского министерства, которая очень постаралась найти «недостатки и упущения» в организационной работе главного инженера. Тут же появились неминуемые в таких ситуациях коллеги и подчинённые с затаённой обидой, пошли доносы. А последовавший выговор «за ненадлежащее исполнение должностных обязанностей» и снятие портрета со стены в уголке ударников коммунистического труда стали венцом грязной травли человека, «вина» которого состояла лишь в том, что он отказался предать фамилию своего рода…
В груди у Алека клокотало возмущение, приправленное ощущением гадливости к инициаторам и участникам клеветнической кампании: не просто ограниченные и злые люди, но и чиновники обкомов, райкомов и горкомов партии, чинуши разных уровней, казалось, делали всё, чтобы погубить официально провозглашённые светлые идеи справедливости, свободы, равенства и братства. Ещё больше его задело предательство некоторых из коллег. Алек был крайне удивлён и искренне считал, что ни в коей мере не заслужил этого. Он дружелюбно и всегда отзывчиво относился к коллегам, помогал молодым советом и делом. Движимый неким внутренним воодушевлением, Алек — сначала прораб, а затем и главный инженер — никогда не строил из себя начальника, не наказывал, а предупреждал и убеждал, стараясь возбудить в подчинённых живой интерес к поставленным задачам и к работе в целом, не просто как к источнику материальных благ, но и как к способу самосовершенствования, познания себя и своих возможностей. Он очень ценил чувство ответственности за коллектив, дорожил общением с людьми разных национальностей, разного склада характера, темперамента и
