него меня защищали только его трещащие по швам джинсы.
— Не надо меня мариновать…
— Ты ж не молодой цыпленок…
— Но и не бройлер… Гай, пожалуйста… Тебе нравится, когда тебя умоляют?
— Да, нравится… Мне нравится, когда ты умоляешь, а не приказываешь… Скажи еще раз — пожалуйста.
— Пожалуйста, отстань от меня! — огрызнулась игриво.
— И не подумаю… — вцепился он мне в губы.
Только так с ними — мужики по-хорошему не понимают, когда уже можно и нужно по-плохому. И быстро… На счет раз…
— У тебя молния застряла? — вцепилась я в его пальцы и нащупала пластик.
— Поль, у тебя с обонянием проблемы?
Клубничка, черт… А мне уже стейком пахнет, запеченым… Но пока можно и салями перекусить… Раз предлагают.
И не один раз...
С Гаем все должно быть по-царски, а не только салат. Свесившись с кровати, выдвинула ящик под матрасом и вытащила две простыни: одну себе, вторую — тому парню, который спас мой Новый год и, кажется, взамен забрал всю жизнь — ну, ту, которая в обозримом будущем, хотя с кровати, кроме потолка, если и видно что-то, то не дальше карниза и полоски тюля.
— Знаешь, как тогу завязывать? — взглянула я на этого парня прищуренно.
— Как бы ни завязал, а критиковать меня некому, — показал он мне язык, даже для вида не удивившись вопросу. — Ты тоже не знаешь, потому что это мужской наряд… А у тебя наряд на кухню. У меня нос скоро взорвется, а желудок прилипнет к позвоночнику.
Подошву мы не грызли — стейк был настолько толстым, что внутри все еще оставался кроваво-сочным.
— Это вообще безопасно? — подняла я глаза от разделочной доски, на которой Гай умело расправлялся с готовым мясом. — Есть сырое…
— После часа в духовке оно не сырое, но можешь дожарить свой кусок на сковородке. Я не против, только мой не трогай… — улыбнулся в ответ и погрозил мне ножом. — И ты, Брут?
Что-то знает, не совсем потерянный экземпляр мужского рода.
— Выпить нечего, прикинь? Не сбегаешь в магазин? — облокотилась я на железный ободок раковины. — В тоге?
— Ну, первого января можно… Но не побегу… У нас и по-трезвому все получилось — я так думаю. Могу, конечно, ошибаться…
И взгляд такой, сверху вниз, совсем вниз — к моим поджатым босым пальцам.
— Сядь на стул, аутентичная ты моя Венера… Давай, если и с руками, то точно без ног и с соплями останешься.
Я забралась на стул с ногами, но не водрузила их на стол, а села в позу бабочки — колени все еще, кажется, дрожат. Или уже снова — в предвкушении бурной ночки, которая обязана последовать за бурным вечером.
Я подперла подбородок кулаком — им я грозила себе держать рот на замке: иначе бы с него точно слетела зловредная фраза: как же долго я тебя… Нет, не искала — ждала. Минут двадцать. Мог бы не заезжать за цветами, которые подвинули в сторону бутылку с жидкостью для мытья посуды. Пять минут — еще туда-сюда, куда ни шло, но зачем было красть у меня целых пятнадцать лишних минут?! Безобразие…
— Ты что так смотришь?
Гай обернулся и поймал мой взгляд. Я не ответила на вопрос, просто продолжила на него смотреть. Не поймет — беда, потому что слова тут бессильны.
— Я тебе в тоге не нравлюсь?
— Не снимай! — чуть не подскочила я со стула.
Загремела бы с него — коленки-бабочки растянули мою простыню до размера паруса.
— Выходит, нравлюсь… — по-своему, по-мужски, расценил мои движения Гай. — Без этой тряпки…
— Ты сейчас официант, так что без стриптиза, ладно? — из последних сил и с еле сдерживаемым смехом попыталась я спасти ужин.
Есть тоже надо, не все же спать… Пусть даже с императором Гаем! Люби меня нежно, корми меня вкусно — вот мое пожелание на… Пусть не на весь год, так хотя бы на его второй день.
— Ешь уже!
Передо мной появилась тарелка — съедобная на вид и на цвет, такому блюду не скажешь нет, как и такому Гаю… Вот и не сказала, вот и не смогла упустить шанс поймать пуганую птицу Отношение за хвост или за тогу.
— Что? — воззрился Император на мою руку, держащую его за простыню.
— Сейчас наступишь на край и будет мужской стриптиз. Это на десерт, а пока у нас основное блюдо… С кровью.
Улыбнулась и не добавила — с кровью моих тараканов, павших под натиском императорских легионов, вооруженных намного лучше моих. А, может, они кинулись в бегство, но заблудились в мягкой бороде, точно в трех соснах. Со сна… Я поняла, почему сейчас все поголовно отрастили бороды — замучились по утрам от слов: отстань, ты колешься…
Не колится, так что пусть не отстает… Перебирает мои пальцы, точно четки — четко, с расстановкой в моей голове новых приоритетов на этот год, а там посмотрим, что…
— Что ты хотела, чтобы я подарил Георгине?
Это Гай навис не надо мной, а над столом, где по-прежнему лежали не закрытыми коробочки с украшениями как бы напоминанием, что существует жизнь вне постели.
— Шарики… Они в банке, стеклянной. За елкой…
Елки-палки, да почему ж так хорошо… Я сначала закрыла ладонями глаза, чтобы продлить ночь, а потом только потянулась — опять же, чтобы продлить негу, которая растеклась по всему телу, как опрокинутый на постель бокал с шампанским. И пузырьки где-то по прежнему булькали и взрывались…
Настоящее шампанское все было выпито вчера чуть после полуночи. А сейчас уже почти полдень второго дня нового года.
— Красиво…
Он перебирал шарики, высыпав горсточку себе на ладонь, а я перебирала разрозненные мысли, глядя на полуголого императора, завернутого в тогу, точно в полотенце, присевшего на край моего рабочего стола, и думала, на что подобная картина утреннего умиротворения может меня вдохновить? Ничего не придумывалось — придется повторить завтра, потому что завтра может оказаться мудрее сего дня.
13. Все, уломал!
— Я тебя уломал?
— Уломал… Табуретку дать?
Нужно бы табуреткой, но Гай отказался и достал из кладовки мой чемодан, просто привстав на цыпочки, ах ты лапочка!
А я покорной цыпочкой бросила туда свои вещи, точно собиралась в отпуск — на курорт.
