Ибо путешествие подошло к концу; кто-то звал меня прочь. И я знал, какое место они занимали в моем сердце, только потому, что я уезжал, потому что мы больше никогда не будем жить под одной крышей. Я проснулся пораженный, на грани того, чтобы разрыдаться.
Затем мои глаза резко открылись. Икшель сидел на корточках на моем рундуке & пристально на меня смотрел. Я начал подниматься & опрокинул маленькую подставку с чайником, разбудив Марилу, которая ахнула.
Икшель исчез. Конечно же, у меня был сон внутри сна? «Что такое, что случилось?» — закричала Марила. Ничего, дорогая, ничего. Старикам часто снятся кошмары, они разговаривают сами с собой, тебе никогда не следует проводить ночь в их компании.
Но это видение беспокоило меня в течение всего дня. Потому что мне приснился не просто какой-то икшель. Это был Талаг, их повелитель & старейшина, воплощение клана. Гений & фанатик, мужчина, которого не оторвала бы от своего народа ни одна сила на свете.
Пятница, 1 халара 942.
По нашим корабельным подсчетам, сегодня Новый год. Первый день весны на Севере — хотя длому говорят, что у них началась осень. И почему я должен ожидать чего-то утешительного & знакомого? Здесь все наоборот. На печенье споры плесени такого цвета, какого я не видел никогда в жизни. На небе сияет вторая луна. Существа с кожей черных угрей & серебристыми прядями волос правят империей, а люди — кто они такие? Бывшие рабы; сегодня вообще ничего, дурное воспоминание, горстка безмозглых падальщиков, умирающих от голода в дикой природе. Спаси нас Рин, что будет с теми, кого мы оставили позади?
Новый год. Начало двадцать девятого года правления этого нечестивца, которого я никогда больше не назову Его Превосходительством. Когда-то я обожал его, нашего Магада Арквальского. Я знал, что он приложил руку к свержению императрицы Маисы с трона, но это никогда меня не беспокоило. Она была продажной & извращенной, так & должно было быть — так говорили наши школьные учителя. Неважно, что молитва, которую мы произносили каждое утро, включала в себя мольбу к Рину о ее благополучии. Однажды утром она была нашей императрицей; на следующее утро ее портрет сняли, & нам сказали, что она была злодейкой, & ей «милостиво» разрешили бежать в изгнание. В тот день они говорили о ней со стыдом. На следующее утро о ней вообще никто не говорил. В последний раз, когда я произносил ее имя, это было обращено к моему брату Геллину, & он сердито шикнул на меня:
— Графф, ты, что, никогда ничего не замечаешь? Мы не должны упоминать об этой шлюхе. Она — пятно на репутации Арквала, & о ней лучше забыть.
Я не стал спорить. Он прав, я был уверен в этом. У нашего поколения было слишком много уверенности.
Прошло тридцать лет, прежде чем я услышал еще одну историю о свержении Маисы. История Герцила Станапета была более мрачной, но меня не нужно было пугать или оскорблять, чтобы я в нее поверил. И мы живем (так?) в надежде, что все еще может закончиться хорошо.
Что бы ни ждало нас в будущем, в начале этого года так же темно, как в желудке акулы. Люди едва волочат ноги, их глаза затуманены отчаянием. Они вспоминают этот день, думают о том, каким он мог бы быть. Отпуск на берег, подарки & конфеты, дети, кричащие & обнимающие колени. Игры & смех. Выпитое вино, поцелованные девушки, браки, заключенные или разрушенные. Такие драгоценные воспоминания, пусть даже плохие, здесь, в чужом море.
Затем, в полдень, Роуз еще раз доказывает, что умеет шокировать (разум человека — это джунгли; в любой момент из них может появиться яркая птица или ужасная змея). Мы собираемся на палубе, даже ночную вахту подняли & вытащили на дневной свет, & там, с квартердека, он призывает нас верить в будущее: «Я уже говорил вам однажды, парни: за будущее надо бороться, никто вам не преподнесет его на блюдечке». Он, к счастью, не вдается в подробности: никто из нас больше не склонен к красивым речам. Но он действительно выводит на свет розовощекую алтимиранку, которая помогает Теггацу на камбузе. Ее все любят, & она немного поправилась благодаря рациону, предоставленному принцем Оликом. А еще у нее, оказывается, легкие хористки, & она поет нам маленькую наивную мелодию о времени окота ягнят в Арквале, &, разрази меня гром, если она не превращает нас всех в ягнят секунд на девяносто или около того.
Далее следует его настоящий трюк: старый лис внезапно достает тридцать бутылок выдержанного можжевелового идзу, которые, по его словам, хранились в его каюте со времен Этерхорда — но в какой чудо-упаковке, защищающей от крыс & волн, хотел бы я знать. Мужчины не утруждают себя расспросами: смолбои принесли с камбуза наши оловянные кружки & быстро их раздают. Роуз разбивает сургуч & наливает немного себе. Перед безмолвным кораблем он пьет, проглатывает, размышляет. Затем он кивает & смотрит на нас.
— Лучшего идзу я не смог бы достать в столице, — тихо сказал он, — & я хотел бы, чтобы вы знали две вещи. Во-первых, ни я, ни кто-либо другой на борту до этого момента не пользовался этим запасом. Во-вторых, я хорошо разбираюсь в спиртных напитках — раздаются смешки по поводу преуменьшения — & этот прекрасен. По правде говоря, он лучше того, которым меня угощали в Замке Пяти Куполов, когда я обедал с сыновьями императора. Если бы это было возможно, я бы объявил, что он подходит для вас — подходит для самых способных & бесстрашных людей, когда-либо рожденных под небесной аркой, рожденных насмехаться над трудностями, рожденных, чтобы наполнить гордостью сердце старого, измученного шкипера. Я хотел бы заявить, что дела идут хорошо, но на самом деле это лучшее из того, что есть. Это все, что я могу подарить вам в этот новогодний день. Выпивка & мое обещание бороться за наши жизни, как бы трудно ни было найти путь к их спасению. Выпьем же теперь за его обретение, люди «Чатранда». Вот & все.
Команда взревела. Ошеломленный, я оглядел эту толпу несчастных. Плаппы & Бернскоувы, моряки & турахи, даже кое-кто из тех, кого мы похитили на Симдже: все аплодировали. Они даже не попробовали напиток, но какое это имело значение? Рыжий Зверь превознес их до небес, & они внезапно полюбили его. Напиток пошел по кругу; он был ароматным & крепким, как
