…
… куда бежать, кого дозваться, / грехи свои чтоб искупить, / ведь можно местом обознаться / и милость не у тех купить …
Вот, в общем-то, и всё … Хотя, стоп! – а этот откуда, логос десятый(!!):
… сегодня день чудесен снова, / Я вновь, как прежде, не зачат, / И тлен, что мрак для остального, / Мой дух и бытие не омрачат …
Впрочем, не успев возникнуть, он тут же стаял.
§ СМЯТЕНИЕ
… не знала оконечность голосов,
царила здесь лишь неизменность,
но тлел и тлел ещё какой-то зов, …
и всё же выжег он смиренность …
И даже трудно сказать сколько времени прошло. Словно, накрыло поляну безвременьем. И ни шороху какого не было, ни дуновения. Лишь что-то метнулось незримыми щупальцами вниз. И тут же наши паломники ожили. И ожили они удивлением всему тому, что было вокруг: жухлой траве, на которой стояли они кругом, неживому лесу у подножья какой-то горы; изумлялись они и друг другу, словно, свиделись все в первый раз; не домысливали они даже самих себя. «Кто Я? – и где, Я? и кто такие они? – те, что рядом со мной», – читалось в распахнутых удивлением глазах. В общем, СМЯТЕНИЕ полное. Читалось в тех глазах и нечто другое. Нечто не совсем земное … И некий день я чую, в первый раз, / Ничто отринуто зачатьем, / Что, может, и окончиться распятьем, / Ну, пусть уж так – под небесами враз … и едино-для-всех-утробное
§ ДЕВЯТЬ ПЛЮС ОДИН
… и он и первый, и конечный
приём зачатия для всех,
но в род откуда человечный
вдруг неземной упал посев …
Все недоумения были сугубо потаёнными, ведь уста у паломников были крепко сомкнуты. Быть может, из-за боязни сказать хоть что-то лишнее, и тем растревожить в округе некую о себе очень скверную Тайну. Тем более, не всё стёрлось в их головах до полного беспамятства. Определённые флюиды – о некоем несуразном былом, о каком-то отречении, о какой-то надежде на исключительно светлые впредь устремления – в мозговых глубинах всех этих людей всё же искрили. И может от этого восемь душ источали тревогу. И лишь только одна душа из всех, девятая, была подозрительно покойна. И то не было покоем мертвенным (сродни, безжизненности жухлой листвы на поляне и окаменелости леса, что вокруг). То был покой особый, на который в жизни нашей суетной теперешней внимание почти не обращаешь: как покойно море на рассвете, как покойны горы на закате, как покойны звёзды в ночи … в конце концов, как покойна душа в момент единения и с морем, и с горами, и со звёздами <где горы – это вчера, где море – это сегодня, где звёзды – это завтра … вчера, сегодня, завтра – ни извечность ли это?>.
§ ГЛАС
… и даже среди сотни душ,
что уж, казалось, занемели,
Найдётся несколько кликуш,
чьи голоса не потускнели …
Восемь паломников удивлённо смотрели друг на друга. А девятый, тот, который был без всяких там теней смущения, в пику безмятежности своей души вдруг с непререкаемой властностью в голосе сценически громогласно, можно сказать, по-царски изрёк: «ВРАТА, ВРАТА! К ним ПУТЬ пора уже давно начать!» И все остальные, тут же сбросили с себя недавние оцепенение, словно, вдруг отчётливо поняли – что такое ВРАТА, и кого, и за чем они ждут.
§ ПУТЬ
… другим не стоит, всё ж, желать пути,
стезю которого не ведаешь и сам,
не всякая стезя приводит к небесам,
сначала ты её из тысячи найди,
всего одну – к Господним чудесам …
ПУТЬ был не столько тяжек, а сколько тернист. Без всяких тропинок, всё время напрямки, сквозь бурелом и колючие заросли. И никуда не могли они свернуть. Вела их, словно, не иначе, как непреклонная ВОЛЯ?
§ ВОЛЯ – НЕВОЛЯ
… когда в глазах уже кроваво,
то есть в пути такое право:
вести чрез силу остальных,
иным вождями быть по нраву,
но этот нрав не для святых,
в своих стремлениях благих
им не нужна мессии слава …
Но, ВОЛЯ чья? Кто ОН и где? Может, воля «Неотвратного»? Так прозвали путники меж собой его, им ранее повелевшего: «ВРАТА, ВРАТА! К ним ПУТЬ пора уже давно начать!» Шёл он первым. Выбирая, как казалось всем остальным, самые трудные тропы горного склона. И шёл «Неотвратный» о других путниках не заботясь вовсе. Тропинки он особо не выбирал, острых каменьев, и шипастых ветвей сухостоя, словно, не замечал, а главное, шёл со взглядом, устремлённым сквозь высохшие стволы деревьев в какую-то, ему одну ведомую даль. И, порой, казалось, что не ногами он ступал, а будто над землёй парил – натуральный «Блаженный» … можно было бы подумать, если бы не одно «но»: чувствовалась в нём не блажь, но властность. Неопределимая, словно, неземная. И от этого выходила так, что ОТРЕЧЕНИЕ путников было, вроде бы, добровольным, но, и в то же время, их ОТРЕЧЕНИЕ есть НЕВОЛЯ.
§ НАРЕЧЕНИЕ
… других он о заветном не просил,
заветность он в себе приметил
и всей душой её приветил,
и тем мечту овеществил …
Так шли они и час, и два, и три. Продирались сквозь колючие заросли высохших кустарников, ступая на острые каменья. И всё время карабкаясь по очень крутому горному склону. Шли они по-разному: вот один из путников всё время то норовил вырваться вперёд, то, наоборот, замедляя шаг, приотставал; и всё для того, чтобы якобы кому-нибудь помочь – подняться на валун ли, или обойти густой валежник – но глазами, своими бесстыжими глазами он, что натуральный «Шаромыжник», так и стрелял по рюкзакам и карманам «товарищей» – уж ни есть ли там чего-нибудь ценного?
Другой всё время пытался остановиться, и даже повернуть назад. Что-то неведомое, словно, постоянно преграждало ему путь. Видать, «Отверженный», и «Неотвратный» сдерживал его с от шагов вниз с большим трудом.
Некто, так и норовил наступить на самые острые из всех каменьев. Цеплялся же руками он за самые шипастые ветви сухостоя, которые, больно обдирая кожу, тут же ломались, и наш «герой» несколько раз больно падал, скатываясь на десятки метров вниз – не иначе, как «Горемыка».
А вот одна из дам всё норовила не туда ступить, не там свернуть, а то и вовсе остановиться, некстати, или же не в лад поторопиться, а чаще всего шла она, сгорбившись, устремляя взгляд всё больше себе
