к себе в Нью-Йорк, она в лаборатории продемонстрировала работу невидимых пожирателей. Потом д’Эрель получил письмо. Огорченная и расстроенная, мисс Хэрд писала, что, хотя опыт прошел успешно, сотрудники института высмеяли ее, иронически поздравляя с тем, что она «научилась во Франции ловко показывать бактериологические фокусы» (Пройдет лет тридцать — сорок, и американцы же, пользуясь фагом, поставят такие опыты, в сравнении с которыми любой фокус покажется сущим пустяком).
Но д’Эрель был настойчив и на редкость целеустремлен. Он не бросил, подобно Туорту, свое открытие, а добился того, что бактериофаг, в конце концов, признали во всем мире.
В двадцатые годы д’Эрелем снова овладел дух бродяжничества. Он объездил чуть не полсвета. И в каждом месте, тотчас по прибытии, устраивал лабораторию и принимался за своих фагов. Индокитай: борьба с холерой. Голландия: профессорская кафедра в Лейденском университете. Египет: член санитарного морского совета и карантина. Индия: борьба с холерой. США: профессор йельского университета. Советский Союз: участие в создании института бактериофага в Тифлисе. В конце тридцатых годов д’Эрель вернулся в Париж. Казалось, что странствия кончились, ему уже было под семьдесят. Но тут началась вторая мировая война, гитлеровские войска вторглись во Францию. Д’Эрель не мыслил себе жизни под нацистами. Воспользовавшись своим канадским подданством, он уехал за океан. После освобождения Франции он вернулся в Париж. Тут и умер в 1949 году…
Д’Эрель познал славу при жизни, что случается далеко не с каждым первооткрывателем. Ему не просто сопутствовала удача, он был вознагражден за свою неутомимость. В Индокитае, ведя борьбу с холерой, он пришел к убеждению, что люди погибают от этой болезни в том случае, если у них в кишечнике нет фагов. В Индии он занялся изучением куриной холеры, болезни, которая распространяется с огромной быстротой, уничтожая целые стада кур. Д’Эрель заметил, что иногда от большого стада, пораженного холерой, остаются в живых одна-две курицы. Исследуя помет выживших кур, Д’Эрель неизменно обнаруживал в нем фагов. Он заметил, что такие куры, если пустить их в стадо, быстро заражают фагом всех других кур. Развивается своего рода эпидемия. От настоящих эпидемий она отличается лишь тем, что фаг, быстро развившись, не поражает организм, а защищает его от болезнетворных бактерий. Подобную же картину наблюдал д’Эрель позднее в той же Индии, в селениях, где холера свирепствовала среди людей. Один-два человека, носители фагов, могли, сами того не подозревая, «заразить» пожирателями бактерий всех окружающих, и эпидемия прекращалась.
Д’Эрель, таким образом, пришел к убеждению, что бактериофаг надо вводить в лечебную практику и в качестве профилактического, предупреждающего болезнь, средства, и в качестве лекарства для излечения заболевших. Чтобы доказать свою правоту, он начал ставить опыты широко. Заведя большое стадо кур, он всех их заразил холерой. Затем стал поить стадо водой, в которую добавлял фагов, убивающих бациллу куриной холеры. Опыт прошел удачно, куры излечивались. Тогда он стал лечить и людей. Детям, заболевшим дизентерией, он назначал микстуру, содержащую фаг, убивающий возбудителя этой болезни. Дети выздоравливали.
Весть о том, что д’Эрель при помощи своих фагов излечивает в Индии не только кур, но и людей, быстро разнеслась по всему свету. Теперь-то парижские и нью-йоркские скептики, высмеивавшие д’Эреля, конфузливо смолкли. Опыты д’Эреля стали повторять во многих странах в десятках лабораторий. И всюду — успех.
Не только д’Эрелю, но и многим другим казалось, что найдено чудодейственное средство, которое избавит человечество едва ли не от всех микробных болезней. Американский писатель Синклер Льюис отразил эти чаяния в своем романе «Эроусмит», вышедшем в 1925 году. Главный герой романа молодой бактериолог Мартин Эроусмит так убежден в целебной силе фага, что берется излечивать им людей, заболевших чумой.
Продолжая изучение бактериофага, Д’Эрель пришел к мысли, что на нашей планете идет непрерывная война между микробами и фагами. Всюду в живых организмах фаг подстерегает бактерий, чтобы атаковать их и уничтожить. Нападая на бактерию, фаг прилипает к ее оболочке, потом проникает внутрь, чтобы совершить там свою разрушительную работу. Выздоровление больного зависит от исхода борьбы между бактерией и фагом. Победит бактерия — смерть, победит фаг — жизнь.
Так д’Эрель рисовал в своем воображении фагов и их роль в природе. Почему в воображении? Да потому, что ни он, и никто другой в те годы (двадцатые — тридцатые) фага не видел и видеть не мог. Современных бактериологов и вирусологов особенно поражает то, что большинство предположений д’Эреля оказались верными. Он преувеличил роль фагов в природе — на самом деле все гораздо сложнее. Но самый фаг и его атака, кончающаяся гибелью клетки, представлены им на редкость точно, так, словно он видел все это в обычный микроскоп.
В 1940 году ученые разглядели и сфотографировали фага. Удалось это сделать с помощью электронного микроскопа при увеличении в двадцать тысяч раз. Флаг выглядел необычно, он напоминал головастика. Спустя несколько лет после этого события, когда д’Эрель уже вернулся в освобожденный от немцев Париж, один из сотрудников института Пастера сказал старому ученому:
— Каким счастливцем вы должны были чувствовать себя в тот день, когда электронный микроскоп позволили вам заглянуть в лицо бактериофага!
— Почему? — спокойно спросил д’Эрель. — Это была только деталь, и я совсем не нуждался в ней, чтобы поверить в существование моего фага!
Собеседник д’Эреля подумал об астрономе Леверье, который в 1845 году открыл планету Нептун, не видя ее в телескоп, с помощью одних только математических вычислений..
Бактериофаг стали широко употреблять для лечения разных болезней, прежде всего дизентерии. На первых порах результат был хороший. Потом… Потом наступило разочарование. Медики стали говорить, что фаг даже и дизентерию не во всех случаях излечивает, а уж о других болезнях и говорить не приходится. Появились новые лекарства, появился могучий пенициллин. И о бактериофаге стали забывать.
Что же произошло? Сначала всеобщее ликование, чудесные исцеления и вдруг — не то. Ведь фаг остался фагом, бактерия — бактерией?
В той гигантской битве, которая никогда не затихает в природе (зовется она борьбой за существование), вряд ли когда случается так, чтобы один какой-нибудь вид одержал легкую и скорую победу. Для побежденного, поверженного всегда отыщется лазейка, которую он использует, чтобы выжить. Выжив, он выйдет из передряги окрепшим, более приспособленным и передаст свои новые свойства потомству.
Вот какую картину поистине драматической схватки представил нам в своей книге крупнейший современный американский вирусолог, лауреат Нобелевской премии Уэндел Стэнли.
В лаборатории в стеклянной чашке, наполненной питательным бульоном, содержалась большая колония бактерий, выросшая
