немного прогуляться, лишь бы отвлечься от всего этого. В последнее время я столько раз подавляла гнев, что уже попросту привыкла к ощущению равнодушия. Мне даже не приходится прикладывать усилий.
В коридоре сталкиваюсь с мамой, которая, не замечая меня, несется в свою комнату.
— Когда это всё закончится? — бормочет она и захлопывает дверь своей комнаты.
Я пожимаю плечами и тихонько иду в прихожую.
Студеный ветер щиплет за щеки, и я поднимаю воротник пальто. Уже стемнело, и по очереди загораются фонари. До детской площадки дохожу быстрым шагом и вдруг застываю в ступоре. На скамейке сидит Элька, уткнувшись в горящий экран телефона. Когда-то давно я застала ее здесь вместе с Красновым. Не самое лучшее начало дружбы, но что поделать?..
Первый порыв — немедленно развернуться и уйти. Я все еще ненавижу ее за манипуляции за моей спиной, но что-то меня держит. Я вспоминаю тот день, когда увидела их с Красновым, сидящими на этой самой скамейке. У Эльки тогда был действительно счастливый вид. Теперь я знаю, что это был ее первый день в этом городе и в квартире нового отчима. Ей было одиноко и грустно. Но читающий вслух голубоглазый мальчик вселил в нее надежду, что на этот раз все может сложиться не так уж и плохо.
Что было бы, если бы я не утащила Краснова тогда? Если бы позволила Эльке влиться в нашу компанию? Что, если бы я не была настолько ревнивой?
— Венера? Это ты?
Элька наконец меня замечает. Ее голос дрожит: то ли от холода, то ли от нервов.
Вместо ответа я перелезаю через миниатюрный заборчик, подхожу ближе и усаживаюсь на скамейку рядом с ней. Она молча убирает мобильник в карман и переплетает пальцы вместе.
— Как думаешь, — нарушаю тишину я, — если бы я тогда не утащила Краснова с этой самой скамейки, все было бы по-другому?
— О да, — она смеется. — Всё было бы куда хуже.
Я непонимающе сдвигаю брови. Она сосредоточенно изучает мое лицо.
— Ты почувствовала опасность, — говорит она, — ты прятала его от нас. Вернее, от меня.
— Ничего не понимаю!
— Всё ты понимаешь, просто не хочешь признать. Ты не хотела, чтобы я вклинилась и разрушила ваши отношения, потому что ты любила его.
— Тьфу ты! Нам было по тринадцать лет!
— Вот-вот. Именно поэтому. Всё было очень серьезно. Это — твоя первая любовь.
— Ну, хватит!
— И моя тоже.
— Да ну брось! — я взмахиваю руками. — Ты громче всех вопила, что он «ботан». Именно ты настроила против него всех одноклассников и одноклассниц. О-о-о…
Осознание наваливается на меня, как снежная лавина.
— Да, — она печально улыбается. — Теперь ты знаешь. Это был мой способ спрятать его.
Элька никогда не говорила мне. И не подавала виду. У нее мастерски получилось скрывать от меня свою влюбленность.
— Хорошо. Почему ты тогда ничего не предпринимала столько лет? Если он тебе так нравился, ты могла бы без проблем завоевать его.
— Правда? — усмехается она. — Я не читаю книги, мне больше нравится кино. Но не те документалки, от которых так тащится Краснов. У нас с ним нет ничего общего. И…
Жду, когда она продолжит. Ее взгляд тускнеет, а руки расцепляются и теперь сжимают холодное деревянное сиденье скамейки.
— Он никогда не смотрел на меня так, как на тебя.
Провожу рукой по волосам и тяжело вздыхаю. Слишком много информации. Мне нужно время, чтобы все это переварить. Но от последних ее слов сердце на секунду замирает.
— Я пыталась его напоить, — продолжает Элька, — и ты видела, чем это закончилось.
— Поцелуями?
— Я не об этом. При виде тебя он так подскочил, что чуть не перевернул стол. Ему было стыдно. Макс — хороший парень, Венера, но твой парень — Краснов. Ты это знаешь и без меня.
Глава 23. Краснов
После того, как я узнаю, что моя дружба с Венериной прекратилась из-за третьего лица, а именно из-за ее подружки Эльвиры, я чувствую дикую усталость. А добравшись до дома, и вовсе отключаюсь.
Ближе к утру весь потный прихожу в себя и понимаю, что заболел. Температура держится почти неделю, и каждый раз, погружаясь в забытье, я вижу одну и ту же картину в разных интерпретациях. Это всегда лицо Влады: то плывущее по кругу и растворяющееся во тьме, то окруженное красными огнями и злобно чему-то ухмыляющееся, то милое и нежное, как тогда, когда я увидел ее впервые, но непременно с легким налетом тщательно скрываемой жестокости.
Родители кружат вокруг меня, закупаются лучшими лекарствами, а папа даже несколько раз засыпает в кресле в моей комнате. Мне приятна их забота, но и немного не по себе от того, что заставляю их волноваться.
За время болезни я думаю о многом. В основном, о Лене и о жутком количестве времени, когда мы ненавидели друг друга по непонятным причинам. Мы обвиняли друг друга в стольких вещах, но на самом деле мы злились из-за того, что не можем вернуть нашу дружбу. Мы направляли гнев, что в нас кипел, друг на друга, но только сейчас я понимаю, как это было по-детски. Иногда мне кажется, что нам до сих пор по тринадцать лет, и мы разругались из-за поездки на каникулы в чертов домик у озера.
Когда мне становится немного легче, я лезу в нижний ящик стола и достаю белый конверт, усыпанный стразами. В детстве Венерина просто обожала эти сверкающие безделушки и украшала ими все, что возможно. Я так и не открыл его, и не могу это сделать теперь.
Отправляя его на место и закрывая ящик, я решаю сначала разобраться с насущными проблемами, и только потом уладить все с Венериной. Сердцем чую, что с этой Владой что-то не так. Я не вижу ее целую неделю и убеждаюсь в этом окончательно. Пелена спадает с глаз. В ней есть что-то от ведьмы: в ее присутствии мужчины теряют голову. Она выглядит и говорит, как ангел, но в ее глазах есть что-то жуткое, стоит ей только немного расслабиться и приспустить маску. И я должен разобраться, что именно. Потому что вот знаю я, что она опасна, и всё тут!
Впервые после болезни подхожу к школе и, как мантру, проговариваю про себя одну фразу:
— Не поддавайся на чары. Не поддавайся на чары.
Естественно, я сталкиваюсь с Владой в раздевалке. Она встречает меня распростертыми дружескими объятиями и задает тысячу вопросов о том, что со мной случилось.
— Немного приболел. Уже не заразный,
