Мне поставили задачу узнать, куда ехали боевики. Я сидел в машине на берегу реки и ждал. В темноте через мостик шёл Асламбек Большой. Он сел за руль машины, я был на пассажирском сидении. В кармане у меня лежал диктофон – большой риск, но, к моему счастью, Асламбек снова меня не досмотрел.
– Асламбек, скажи, куда вы ехали?
– Наступит время, приду и сам всё расскажу.
– Асламбек, но всё же?
Я долго его уговаривал.
– Мы шли на Москву. Должны были разделиться перед Минводами: одна группа – в аэропорт Минвод, захватить самолёт, другая – в изолятор «Белый лебедь» в Пятигорске – взять наших. Вторая группа подтягивалась в аэропорт, и мы вылетали в Москву.
Кто знает, от какой трагедии уберегли мир будённовские милиционеры, остановившие колонну диверсантов и первыми павшие от их пуль! Будённовск стал их рубежом, на котором оборвалась их жизнь. Но сколько жизней они спасли? Никто не ответит. Но что планы у басаевцев были куда масштабнее – это уже неоспоримый факт.
По данным Генпрокуратуры, в результате теракта в Будённовске с 14 по 19 июня 1995 года погибли 129 человек, в том числе 18 работников милиции и 17 военнослужащих, 415 человек были ранены.
За несколько лет после теракта многие бывшие заложники умерли от инфаркта. Официальной статистики на этот счёт не существует.
ТЕЛЕКАНАЛ ОРТ, ПРОГРАММА «ВРЕМЯ», 19 ИЮНЯ, 21.00
Ведущий Александр Панов:
Напомню, что в воскресенье с 20 часов правительство России прекратило все боевые действия федеральных сил на территории Чечни. Это было одним из главных пунктов требований вооружённой группы дудаевских боевиков, захвативших заложников в Будённовске.
ТЕЛЕКАНАЛ ОРТ, ПРОГРАММА «ВРЕМЯ», 20 ИЮНЯ, 21.00
Ведущая Татьяна Комарова:
Дудаевские формирования в Чечне в понедельник вечером возобновили боевые действия, которые были приостановлены в республике на основе договорённостей, достигнутых на переговорах премьер-министра Виктора Черномырдина с полевым командиром Шамилем Басаевым. Как сообщил «Интерфаксу» во вторник представитель управления информации Минобороны, около 21 часа 19 июня дудаевская группировка численностью до сорока человек напала на расположение морской пехоты в горной лесистой местности на юге Чечни.
Девятнадцатого июня начались переговоры между федеральными силами и сторонниками Дудаева при участии представителя ОБСЕ. Но главный политический вопрос – о статусе Чечни – по-прежнему был далёк от разрешения. В первый же день переговоров перемирие было нарушено, а на следующий день в Грозном начались бои. Дудаевцы заявляли, что нападения совершают неподконтрольные им боевики.
Двадцать второго июня в Грозном завершился первый раунд переговоров. Был объявлен мораторий на боевые действия на неопределённый срок. С 27 по 30 июня состоялся второй этап переговоров, на котором стороны договорились об обмене пленными «всех на всех», разоружении отрядов ЧРИ, выводе российских войск и проведении свободных выборов. Но мира достичь не удалось. Из «незаконных вооружённых формирований» сформировались «законные» отряды самообороны. Шли бои в Ачхой-Мартане, Аргуне, Серноводском. Шестого октября 1995 года на командующего Объединённой группировкой войск (ОГВ) генерала Романова было совершено покушение, после которого по чеченским сёлам нанесли «удары возмездия».
А потом был Кизляр. И новые бои за Грозный.
Фактически, Первая чеченская война закончилась только с принятием Хасавюртовских соглашений 31 августа 1996 года, подписи под которыми поставили секретарь Совета безопасности РФ Александр Лебедь и начальник штаба Вооруженных сил Ичкерии Аслан Масхадов. Российские войска полностью выводились из Чечни, а решение о статусе территории откладывалось до 31 декабря 2001 года. Де-факто республика осталась независимой.
Люди и судьбы
СКВОРЦОВ:
– Через неделю мы вышли на работу. Те, кто выжил. В больнице погибло шесть моих коллег. Я поднимался в поликлинику, когда на меня налетели женщины. Со словами «это наш герой пришёл» они схватили меня, подняли на руки и занесли внутрь. Мне было неловко, но приятно.
В тот день мы собрались на маленькое рабочее совещание. Я говорю: «Надо сказать спасибо ребятам, которые не специалисты, а помогали нам. Они рисковали своей жизнью, они поехали в Чечню. Они по-настоящему, а не разговорами, спасали людей. Поблагодарим их при всех за конкретное дело». И вдруг главврач, которая во время теракта была в Ставрополе, но сильно переживала о возможных разбирательствах, говорит: «Вы ничего не делали там». Я ошалел. На меня сзади прыгнул врач Шелестов, обхватил меня и повторял: «Успокойся, успокойся. Не реагируй, не реагируй!» Я на неё уставился – убил бы к чёртовой матери – и сказал: «Так. С такой компанией работать я больше не буду». – «И пожалуйста, катитесь ко всем чертям», – услышал я в ответ. Я написал заявление, но меня не отпустили.
Осенью приехал Ельцин посмотреть отремонтированную больницу. Я его терпеть не мог, очень не хотел с ним видеться, ушёл в операционный блок и там курил. Вдруг слышу шум. Я решил смыться. Открываю дверь – передо мной Ельцин. Он сразу вошёл и дверь за собой закрыл. Я попятился от него. Он подошёл, посмотрел (а у меня бирка висит), кто я такой, и сразу стал разговаривать, как будто мы с ним давным-давно знакомы. О себе рассказывал, как попал в аварию на самолёте в Испании, когда была жёсткая посадка. Рассказывал, как там оказывают помощь. Я ему говорю: «Вы знаете, дали бы нам эти возможности, что даже испанцы имеют, мы бы не хуже работали, а кое в чём и получше». Уже прошло, наверное, минут шесть, как вдруг открывается дверь – и крик: «Он здесь». И вся эта толпа врывается сюда. Мы отступаем от толпы, я спиной упёрся в стену, он против меня стал. В этот момент около меня с одной стороны главный врач, с другой стороны – управляющий здравоохранением, и ещё сбоку прижимается ко мне министр здравоохранения Российской Федерации. Ельцин переходит на деловой тон: «Так. А что вы здесь делаете? Какие больные у вас?» Я ему объясняю. «Как часто вы отправляете их в Ставропольский краевой центр?» Я стою, пытаюсь вспомнить, кого бы я отправлял. Не могу никого припомнить. Только рот открыл, управляющий говорит: «Из этого отделения не отправляют. Тут, получается, наоборот». Я объяснил: «Да, мы немножко перестроились. Мы по-другому смотрим вообще на систему оказания помощи. Она эффективна, но, к сожалению, – говорю, – противоречит нашим медицинским подходам». Он сказал: «Если это действительно так, надо ещё и подумать, какую нам систему использовать». И продолжает: «Что же, тогда надо делать здесь краевую больницу». Так наша больница стала краевой.
Но скоро всё стало разваливаться, я пытался отстоять свою хирургию, но ни желания, ни сил уже не было. Я
