вечерах, когда солнечный закат стоял, как зарево, позади прямых гладких стволов, и бесконечные белые поля расстилались на необозримое пространство. В эти вечера освещенные окна в усадьбе манили как-то особенно приветливо и пробуждали чувства, которые нельзя испытать в знойные, солнечные дни, на берегу голубого моря, на золотистом песке юга.
Здесь, в имении моей подруги, я в первый раз познакомилась с капитаном Кроми, молодым морским офицером, который блестяще провел свою подводную лодку в Россию, показав себя достойным потомком Нельсона у Кохрейна. Черноволосый, скорее похожий на испанца, чем на англичанина, он с первого же раза произвел на меня своей сдержанностью и серьезностью большое впечатление. Когда же я ближе познакомилась с ним, оценила его саркастический ум и силу характера, которым он владел в совершенстве. Он никогда не повышал голоса. Только внезапным пламенем загорались темные глаза, говоря о силе воли, скрытой под кажущимся спокойствием.
Британские офицеры нередко приезжали к нам, а потому нам было, несмотря на войну и грозовые тучи на политическом небосклоне, очень весело. Ясные, солнечные утра мы проводили, катаясь на лыжах и с гор. Днем в тройках мы катались по лесам. Иногда наши сани опрокидывались в сугробы снега, и тогда поднимался смех и возня. Потом возвращались домой, к изысканно сервированному чаю, и уютно проводили время у камина. Затем весело обедали, играли, танцевали и веселились далеко за полночь.
Лишь 11 марта, не имея ни малейшего представления о событиях, которые происходили в Петрограде, мы с большой неохотою покинули гостеприимный кров усадьбы моей подруги. Старый слуга, стоя на ступеньках крыльца, прощался с нами. Его фигура выделялась на фоне вестибюля. Нас завернули в меховые одеяла, кучер тронул, бубенчики зазвенели, и мы углубились в ночную темноту.
Луны не было, но черное небо было усеяно звездами, и белый девственный снег блестел по обеим сторонам дороги, как серебро. Не было ни малейшего ветерка. Снежная пыль летела из-под копыт лошадей. Сани неслышно скользили, и лишь серебряный звон бубенцов прерывал безмолвную тишину. Казалось, что мы ехали по совершенно безлюдной местности, и только слабо мерцавшие огни указывали на присутствие где-то какого-то жилья.
Наконец показались огни станции, заполненной толпою солдат и мужиков, одетых в дурно пахнувшие тулупы. Раздались свистки паровоза, послышались крики, станцию заволокло дымом, и прощай, волшебный сон!
Поезд, шедший из Ревеля, был переполнен матросами и солдатами, которые спали на скамейках, на полу, на чемоданах. Нам было, однако, оставлено купе, и, не сознавая, что в последний раз пользуемся этой привилегией, мы спокойно заперли двери и приготовились к ночлегу.
Глава 15
Революция
На следующее утро мы приехали без четверти восемь в Петроград. Поезд опоздал сверх всякого обыкновения всего на десять минут. Большой вокзал казался сумрачнее обычного. Несколько носильщиков стояли на перроне. У них был какой-то испуганный и растерянный вид. Присутствие генерала Нокса в форме на перроне смутило меня. Я подумала, не произошло ли чего-нибудь особенного у нас в посольстве. Однако из первых же слов с ним я поняла, что у нас все было благополучно.
– Я приехал встретить вас, – объяснил он мне, – потому что за последние дни в городе было неспокойно, и на улицах без особого разрешения не пропускают автомобили.
Моя русская приятельница побледнела.
– Беспорядки, – повторила она, – значит, происходит нечто серьезное. Я слышала, как в поезде рассказывали, что грабят магазины.
– Я боюсь, что дело гораздо серьезнее, чем вы предполагаете, – ответил генерал Нокс.
Он словно в раздумье смотрел на нас, трех барышень, усталых после дороги, и мне казалось, что я читала его мысли: «Женщины! Им здесь не место. Только помеха, когда происходят подобные события».
Нокс посмотрел на наши вещи.
– Мы должны все вместе с багажом поместиться в автомобиле. Извозчики бастуют, и трамваи также не ходят.
Остальные пассажиры, выходившие с поезда, столпились на ступеньках вокзала. Часть из них уныло сидела на чемоданах, другие безнадежно смотрели вдоль длинной и пустынной улицы, третьи расспрашивали носильщиков о происходящих в городе событиях. Те же в ответ только пожимали плечами и повторяли одно и то же:
– Извозчиков нет. Трамваев тоже. Если господа хотят попасть домой и не имеют автомобилей, им придется идти пешком.
Один из пассажиров, наиболее энергичный, достал неизвестно откуда саночки, нагрузил на них свой багаж и отправился в путь, в сопровождении жены, одетой в дорогое меховое пальто. Другой, еще более изобретательный, засунул все свои вещи в рогожный куль, привязал к нему веревку и отправился, таща этот груз по снегу за собою. Кое-как мы разместились в автомобиле, нашли место для чемоданов и пледов и посадили горничную моей приятельницы рядом с шофером.
Недалеко от вокзала мы натолкнулись на вагон трамвая с разбитыми окнами, далее, на опрокинутые извозчичьи дрожки. Ежеминутно мимо нас проходили вооруженные солдаты, которые нас останавливали и требовали пропуск. Пустынная, некрасивая улица, которая вела от вокзала в город, казалась еще неприветливей обычного. Все магазины были закрыты. У витрин не было никого.
Иногда пробегала баба в платке. Она при этом держалась ближе к домам, словно боясь нападения невидимого врага.
Пока мы ехали, генерал Нокс рассказывал нам события последних дней. Восстание началось, как это и предвидел мой отец, с того, что одна из женщин, стоявшая в хлебном хвосте, бросила камень в булочную. Это произошло в четверг, 8 марта, и явилось сигналом к тому, чтобы долго сдерживаемое неудовольствие перешло в открытый бунт. В следующие дни была беспорядочная перестрелка, стычки с полицией. По городу разъезжали патрули казаков. Виднелись толпы рабочих с красными флагами.
Государь, незадолго до начала беспорядков, уехал в Ставку. Цесаревич и великие княжны были больны корью. Императрица очень опасалась за здоровье детей, и ни правительство, ни Государственная дума не могли справиться с создавшимся положением. Однако события приняли серьезный оборот лишь в воскресенье. Стояла чудная погода, и, несмотря на караулы, занимавшие перекрестки, и запрещение скопления народа, по улицам шли толпы народа, и Невский проспект был переполнен рабочими. Часть войск стреляла по толпе, но лейб-гвардии Павловский полк отказался выполнять приказания своих офицеров и даже убил командира запасного батальона полковника Экстена.
В это утро 12 марта в других кварталах столицы царила зловещая тишина, и город находился словно в оцепенении, которое я никогда не забуду. Широкие улицы, громадные дворцы, золотые купола церквей, выделявшиеся на фоне бледно-голубого неба, казалось, были заколдованы. И повсюду была полная тишина и безлюдье. Столица казалась городом мертвых. И вдруг, когда повернули на Дворцовую набережную, мы увидели
