главного героя делает его трансформацию в третьем акте questionable? Говоря о природе идеализма, он поворачивается неожиданно другой стороной — жаждой славы и успеха, он показывает, что нельзя победить, не оставшись сомнительно моральным человеком, но при чем тут это, если победить нельзя вообще. Демократы никогда не способны понять истинную природу величия так же, как республиканцы; зачем терять моральный кодекс и побеждать, не стремясь к величию, если можно достигать величия, зная, что победить все равно нельзя. Вот режиссерское кредо Клуни всегда заключалось в этом: не стремиться к величию; aim lower; Dostoevsky. Титры сделаны в шрифте Times New Roman, как будто авторы не очень беспокоились по этому поводу, и это выглядит странно. Но самое интересное, что, будто бы зная, что он заслужил, чтобы с ним случилась какая-нибудь дрянь, парень сам на это идет, добровольно. В той сцене из «Мартовских ид», где эта little piece of skirt сказала молодому герою — которым, конечно, является где-то сам Клуни, хоть он и снимается в фильме в роли его антагониста — что ей 20 лет, потом они переспали, а наутро она что-то бла-бла-бла …for a teenager — то есть, ей, максимум, 19, и по законам этого штата ты попал, парень. А может, она и сейчас врет — с какой-то целью, позлить или просто по-женски иррационально. Вот это ощущение потенциального краха, вместе с «ахтысучкараньшенемогласказать», по-моему, прочувствовано на личном опыте. Потому, наверное, так акцентированы реакции Гослинга — как будто режиссер сказал ему на площадке: «Вот здесь у тебя такое лицо, знаешь…». А потом еще раз — ведь это еще не все ее секреты, дружок.
15 МАРТА: «СВЕТ МОЙ, ЗЕРКАЛЬЦЕ», «ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ»
Анимация. Соперничество двух женщин, мамы и дочери, вместе с новеллой Антонии в «Сказках Гофмана», открытие которой было ключевым и произошло в тот день. Тарсем как сторителлер, построение декорации путем монтажной смены планов, шахматная игра, юмор, остранение, Эйко Исиока, женский нарратив с уколами в адрес соперницы делает весь фильм. Сказка и анти-ревизионизм, анти-постмодернизм. Новая актерская игра, маска. Второй план, план иронического остранения, движется с развитием сказочного, как будто женщины разговаривают в своем мире, далеком от чужих глаз. Королевство с луковками на краю света. Приход восточного взгляда в западный классический рассказ, компьютерные эффекты для соединения пространств. Западный мир с его рассказом остранен до китча и кэмпа без замены для повествования, и это предвещает западно-мировую культуру. Тут он играет в Кокто и другие цитаты, плазматичность зеркала. Женщина-двойник. Красота и уродство.
Архитектура явно под влиянием «Властелина колец», плоскостное расположение и рир-проекции в виде наложенного фона, двойная перспектива, строго соблюдающая рамки одинарной, фотореалистический CGI; в фильмах Тарсема невозможно уследить за событиями на экране, что подрывает его как западного режиссера, а его неспособность проводить драматическое движение где-либо, кроме диалога, подрывает его как любого другого, что говорит о том, что западно-мировая культура еще не родилась.
Стыки романтики и комического, это индийский фильм в обличии западного, он снят на английском языке с американскими звездами, в чем он и признается в финальной сцене-коде, о которой я знал из рассказов о нем; досматривать не стал.
Дэниэл Рэдклифф, будучи в России, на пресс-конференции 11 марта в числе своих любимых «инди-фильмов» на первом месте назвал «Лестницу в небо» Пауэлла и Прессбургера, добавив, что, по его мнению, это один из лучших фильмов вообще.
ГОЛОДНЫЕ ИГРЫ — 22 МАРТА
Мне, кстати, тоже нравится эта пухлая из «Голодных игр». Есть в ней что-то от русской бабы. Фильм так себе, конечно, но я почему-то не сомневался, что это будет чертовски интересно как культурологический факт. Ну, то, что социализм ведет к матриархату — это не такая уж сенсация (я бы телевизора не включил на месте зрителей этого шоу), а вот то, что на этом пути он вечно натыкается на проблему раскрытия женской сексуальности, результатом чего становится обычно компромисс с патриархальным укладом, — это хороший ход. В начале их подводят к столам с угощениями, думал, что надо сделать русский постер с тэглайном: «Ешь ананасы, рябчиков жуй», но нет, все оказалось сложнее. Наверное, потому, что люди, стоящие за фильмом (а их персонифицирует персонаж Дональда Сазерленда), умнее бунтарей-инфантилов, и даже если они и считают в глубине, что нужно передать общество тому поколению, к которому они обращаются, то вместе с тем стремятся передать ему и какую-то форму морали, которая потребуется с учетом естественных (уже открытых в ХХ веке) человеческих факторов. Будь это артхаусный фильм, проникнутый левым анархизмом, героиня была бы заряжена сильнейшим мотивом отцеубийства, а женщину отрицала бы в себе напрочь. Это все имеет отношение к нашим митингам, как вы понимаете. Думаю, страна отцеубийц, которой был Советский Союз, давным-давно бы провалилась в Ад, будь в ней позволена сексуальность женщине: такое отсутствие «сверх-я», которым в буржуазных странах служила людям фигура отца, могло быть компенсировано только дешевой гуманистической этикой, замешанной на основе имплицитной доброты соборного человека и работавшей (если она вообще работала, в чем я сомневаюсь) только в мире, где все дружно спели песню у костра и пошли спать поодиночке. Поэтому непонятно, чего хотят все эти митингующие: женщина в России ни фига не отдаст назад то, что она с таким трудом получила, ни ради какой такой цели, а значит, нужно всем вместе искать такое основание морали, которое как-то компенсирует то, чего она хочет. Ну что вы рушите дальше то, чего и так уже нет, и после чего потребуется установить чудовищное подавление сексуальности once again, чтобы закрепить победу хотя бы на соплях иллюзорного гуманизма. Честно говоря, последний вариант представляется настолько маловероятным, что в день митингов можно, по-моему, смело находиться elsewhere независимо от всех привходящих факторов — я имею в виду, кто там на чьей стороне и т. п.
Самое смешное в матриархате — то, что женщине самой он на фиг не нужен, ин фэкт, она его страшно боится, и если бы она узнала, как это получилось, как ОНА сама к этому привела, то была бы в не меньшем удивлении, чем мужчина, и еще первая бы спросила, а нельзя ли это как-то исправить — только оставив хорошие магазины, еду и косметические салоны. Женщина же думала, что все будет устроено для ее удобства, останется, всегда, никак не повлияет на перераспределение ролей между полами. А оказалось, что пока это все появилось, от мужчины осталось не так много. С точки зрения обывательского взгляда, который
