– А вот что. Для первого и самогосильного средства ослиная моча нужна. Где ее взять?
– Возьмем! – настала очередьКатерины Ивановны пристукнуть по столу. – Это не задача. Бухарцы ослов приводятв Москву, знаю, сама видела. Вот только кого к ним послать? Митрий их всех,нехристей, боится как огня…
– Есть у меня верный человек, –очень своевременно ввернула Алена. – Eсть. Он-то и сообщил мне озлоумышлениях против твоей особы. Его мы и пошлем к бухарцам.
– Я его награжу, не поскуплюсь, –посулила Катерина Ивановна и спросила с внезапными искорками в глазах: – А он…молодой али почтенный старец?
Алена поджала губы, чтобы не расхохотаться.Окажись Ленька здесь сейчас, небось Катерина Ивановна пожелала бы отдать емунаграду немедля, невзирая на его исхудалое лицо и тощую кощь. Да, опасноблестят глаза у молодушки… опасно! И поскольку немец показался Алене человекомхорошим, пусть и несколько дерганым (а ведь задергаешься тут!), она положила себенепременно постараться – и вернуть ему утраченные способности. Сделала вид, чтоне расслышала последнего вопроса, и продолжила:
– Зелья целительные просто так несваришь. Им надобно непременно в том доме настаиваться, где живет немощный,чтоб он духом этим врачевным уже заранее напитывался. Вот уж не знаю, как бытьв сем случае? Ежели я снадобья стану готовить у себя дома…
– Об том и думать не смей! – Теперьуже не ладонь, а пухленький кулачок Катерины Ивановны громыхнул по столешнице,что должно было обозначать неукоснительность ее требований. – Сюда тебедоставим все, что надобно, и будешь жить здесь. У меня. Тем паче что… –Она запнулась и сочувственно взглянула на Алену. – Тем паче что тебе всеравно идти некуда!
Алена онемела на миг, потом вдруг ощутила, каккровь бросилась в лицо. Стало вдруг так стыдно, до смерти!.. А КатеринаИвановна усмехнулась:
– Ну как ты жить будешь, скажи?
– Коли денег скоплю, так рай себекуплю, – невесело отшутилась Алена.
– Денег?! Не думай, что я вовсе без глаз.Митрий врет, конечно… а может, и не врет. Ты мне жизнь спасла – я тебе хочудобром отплатить. Давай так: ты мне помоги, а я тебе помогу. И живи здесь, иделай свое дело, пока не сделаешь.
Алена закрыла глаза. Лицо все еще горело, нохолодная печаль уже студила голову.
Нет. Нет… а жаль! Больно уж ладно всескладывалось, как по писаному. Но она не сможет. Не сможет! Она не ждала отКатерины Ивановны такой покладистости, и это ее обезоружило. Ведь добраяженщина не знает, кому приют хочет дать! А всплыви Аленины обстоятельства – чтобудет хозяйке за укрывательство беглой? Нет, надо воротиться в батюшкин дом,жить там тайно, выходить лишь потемну, превратиться в подобие нетопыря: шнырятьпо задворкам, высматривать, выслушивать, авось бог пошлет крупицу сведений. Ижить – тоже чем бог пошлет.
– Эй! – послышался рядомвстревоженный голос. – Эй, ты что это закручинилась, девица? Или несможешь горю моему подсобить?
– Я-то смогу, да ты моему несможешь, – со вздохом открыла глаза Алена. – Вот зовешь к себе когони попадя, а что ты обо мне знаешь? Может, я беглая преступница? Может, я мужасвоего ядовитым зельем во свету сжила и меня за то к лютой казни приговорили?Может, меня в яму за то зарыли и помирать оставили?
– Но ведь сейчас-то ты не в яме! –вполне справедливо заметила Катерина Ивановна. – И, как я погляжу, вполнеживая!
– А может, я из нее сбежала, изямины? – огрызнулась Алена, уже не в шутку злясь на свою собеседницу забеззаботность. – И узнай хоть кто-то, хоть этот твой знакомец, Аржанов,про меня – тут мне и конец, опять на дыбу, опять в яму! И заодно тебя заукрывательство припутают – так прижмут, что небо с овчинку покажется!
– Ну, это очень просто устроить! –отмахнулась Катерина Ивановна. – Аржанова больше и ноги в этом доме небудет, тем более что мой Фрицци при одном его упоминании только что на стенкуне лезет. Да ты и сама небось видела! Ишь – вердахтиг, мол, он и вообщенатюрлих! Ой, како-ой мужик, матушка Пресвятая Богородица! Ростом – во! –Катерина Ивановна живо вскочила ногами на стульчик, показала подпотолок. – Плечи – во! – Она широко расставила руки и от этогорезкого движения лишь чудом не свалилась со стула. – И в мотне, надодумать, тоже – во, – сообщила она, осторожно спускаясь и вновьусаживаясь. – Ну, мне, конечно, проверить не довелось, однако ежели умужика так глаз горит… это неспроста! Ну и сказывали, баб перепробовал – доумопомрачения. Что у нас, что в иноземщине. Да и не его в том вина – нашасестра сама на него гроздьями вешается. Что же ему делать, стряхивать нас, чтоли? – вопросила она, сверкая глазами, исполненными самого пламенногосочувствия к несчастному, замученному женщинами Аржанову, страдающему из-засвоей галантности, но ставящему удаль кавалера и служение дамским прелестямпревыше всего.
Затем Катерина Ивановна напряженно свелаброви:
– Об чем бишь я? – Она призадумаласьи, наконец вспомнив, радостно крикнула: – Ах да, об Аржанове! Стало быть, сюдаон больше – ни ногой. Ну ничего, от меня он все равно не уйдет, я его накакой-нито завалященькой ассамблее все равно в угол зажму. А Фрицу ячего-нибудь навру, не привыкать: мол, ты моя подруга стародавняя, еще сдетства: я ведь из Белого города, из посадских, так что, могло статься, мы стобой по соседним улицам бегали. Это жизнь меня, вишь, в барыни вынесла, атак-то я из простых! – И вдруг, прервав беззаботную болтовню, снованавалилась грудью на стол и, заглядывая в глаза Алены блестящими глазами,спросила таинственным шепотом: – Но скажи, скажи, ради Христа, ты и впрямьмужика своего свела со свету? Вот молодчина, ну и молодчина же ты!
– Нет, – сказала Алена, на мигискренне пожалев, что – нет, а, стало быть, у Катерины Ивановны отсутствуетповод считать ее молодчиной. – Нет, Катерина Ивановна, не травила я его, акто сделал сие, за чей грех я платила, – мне неведомо.
– И в яму… – вдруг побледнев ипередернув оголенными, вмиг озябшими плечами, прошептала Катерина Ивановна иопять обрушила кулачок на стол. Посуда запрыгала и долго не могла успокоиться,так что последние слова она произносила под одобрительное дребезжанье порцелиновыхмисок и тарелок: – Но довольно об этом! Было – и быльем поросло! Остаешьсяздесь – все, не спорь со мной. И вот что, сделай милость: не зови меня большеКатериной Ивановной. Зови Катюшкою. А я тебя буду звать Аленою. Ну, хватитсидеть, давай зови своего благоприятеля, пускай скорей за ослиной мочой бежит.Ее тебе сколько надобно? Ведро? Бочку? Две?
