– Да, я ест слабоват… вдруг оченьслабоват, – сообщил он упавшим голосом. – Но мой долг призывает меня.Уже час ехать в мой коллегия. Naturlich,[70] ты отыщешь способотблагодарить этот храбрый девчонька. О… – И, чмокнув Катерину Ивановну вщечку, он вышел со стоном, потирая виски: – У меня stieg das Blut zu Kopf![71]
– Лучше б она у тебя к другому меступрилила, – угрюмо бросила ему вслед Катерина Ивановна и с тоскливымвздохом подперлась ладонью, как это издавна делают опечаленные русскиебабоньки, без разницы, в парчовом летнике или в расписной робе. –Натюрлих, твою мать!
Алена стояла ни жива ни мертва. У нее всеплыло в глазах от голода, но куда сильнее грызли ее беспорядочно мятущиесямысли.
Катерина Ивановна вдруг спохватилась.
– Да ты присядь, поешь, – сказалаона ласково. – В ногах правды нет. Эко побелела ты! Оголодала? Или Фриццитебя напугал? Да ничего, он добрый, что теля: добрый и глупый. Я его наверевочке вожу.
Болтая, она подсовывала к Алене все, чтостояло на столе, и, надо признаться, та не заставила себя долго упрашивать!
Катерина Ивановна задумчиво поглядела, как естАлена, – да и сама взялась за дело, вспомнив, верно, прадедовскуюмудрость: «Горшок каши раздавит все беды наши!»
Справедливости ради следует сказать, что честьоказывали за столом всему – кроме немецкой кашки. Какое-то время сотрапезницынаперегонки начиняли разноцветной икрой свернутые в трубочку блины и метали ихза обе щеки так, что за ушами трещало. Потом дошло до творога с медом исметаной. Когда опустели и эти миски, начали пить молоко. И все это время сличика Катерины Ивановны не сходила печаль, а Алену одолевали несусветныемысли.
Эх, вот бы ей пристроиться в этом щедром иприветливом доме на какую ни есть работенку! Хоть бы судомойкою, хоть в поварнюподсобницей, хоть бы кем! На время. На то время, пока она не выведает и невыспросит обо всем, что могло иметь отношение к смерти Никодима, а значит, к ееневиновности. Ленька поможет: он ведь ушлый, а теперь, свободный от воровскихуз, с радостью возьмется за благое дело. Да, это было бы превосходно! Исчезнутьиз прошлого круга жизни так, что и следа не оставить. Настоящему злодею вголову не придет, что Алена жива, что хочет добиться истины. О нет, не толькоистины! Она жаждет для убийцы той же кары, которая была уготована ей! Пусть также покричит, повоет сначала, как выл и кричал раздираемый кнутом Фролка свывернутыми на дыбе руками; а потом пусть смертный ледяной холод стеснит дыханиев его еще живом, теплом, исполненном ужаса теле! Хотя нет, если убийца мужчина,его повесят или обезглавят. Но этого мало, это слишком скорая смерть! Не за тожаждет отмщения Алена, что сей неизвестный спровадил в могилу еемучителя, – за то, что спокойно взирал на страдания безвинных да ещенебось и радовался: эка ловко я дельце спроворил!
Его надо найти. Надо каким-то образомповыспросить бывших работников Никодимовых: вдруг кто-то что-то видел, – инепременно подобраться к Ульянище. Мало ли о чем она знает, да таит в своейчерной, словно гнилая болотная вода, душе!
Как подобраться к Ульянище и другим? Каквыспросить?.. Этого Алена пока не знает, но непременно придумает: потом,немного погодя, когда для всех людей канет в безвестность, будто камень,кинутый в тихий пруд, – но будет следить за всем происходящим, за всем,что было в прошлом, выискивать этого неведомого, затаившего лютую, смертельнуюзлобу на Никодима – и живьем зарывшего в могилу его жену. Она сделает это! Онанайдет своего лиходея… но пока во что бы то ни стало нужно остаться в домеКатерины Ивановны.
Ах, ну будь на ее лилейном личике хоть малоепятнышко, хоть морщиночка! Уж Алена смогла бы ей присоветовать кое-что. Скажем,квашеной капустой лицо обкладывать, или распаренными отрубями, или умыватьсяовсяною мукой, смешанной с хорошими белилами и варенной в воде…
И она вздрогнула, оторвавших от своихсосредоточенных размышлений, когда Катерина Ивановна вдруг навалилась пышнойгрудью на стол и, приблизив к Алене свое лицо, увы, не нуждающееся вживотворной кислой капусте, заговорщически шепнула:
– А скажи, подружка, не слыхала ли тыкакого-то средства… Ну, чего-нибудь, чтобы мужика взбодрить?
* * *
У Алены глухо стукнуло сердце. Это был такойнезамедлительный ответ небес на ее мольбы, что она даже растерялась отнеожиданности и какое-то мгновение тупо пялилась в сузившиеся от напряженногоожидания голубенькие глазки.
Как она могла забыть?! Да вот же он – прямойпуть к расположению Катерины Ивановны! Экая, надо сказать, жалость, что сей видныймужчина, ее любовник и покровитель, страдает плотской немощью! КатеринаИвановна, с первого взгляда видно, принадлежит к женщинам, до сласти весьмаохочим. Вот и заглядывается на какого-то там Аржанова!
Между тем Катерина Ивановна нетерпеливозаерзала, и Алена поспешила с ответом:
– Слыхала, как не слыхать! А почему ты,добрая боярыня, меня об сем спрашиваешь?
– Так ведь ты знахарка знатная, развенет? – изумленно расширила глаза Катерина Ивановна. – Мне Митрий, ну,кучер-то, за тебя словечко замолвил. Говорил, ты женке его извела килу, а егосамого от рожи врачуешь. В деле своем ты, мол, наизнатнейшая, а в отговариваниипьяных и исцелении увядших мужиков тебе и равных нет! Сказывал, как ты его понечаянности едва до греха не довела… – Она игриво хихикнула.
Алена покачала головой. Ай да Митрий, ай даразумник, дай господь ему крепкого здоровья! Впрочем, Митрий об этом здоровьетак печется, что и без господа обойдется. Ишь ты, смекнул, что если барыняпрогонит знахарку, то некому будет гречишную муку пережигать над еговоспаленной щекою, и решил обеспечить себе лечение. И наплел семь верст донебес, только бы выставить Алену как можно лучше. Лучше уж и некуда! Забавнотолько, что убедило его в Алениных тайных силах одно маленькое происшествие…едва не кончившееся для него большой стыдобою. Впрочем, не напрасно говорят,что мужики этим местом думают, – и, если на то пошло, женщины тоже, есливзглянуть на Катерину Ивановну!
– Знаю я такое средство! –решительно пристукнула по столу Алена. – Даже и не одно. И словазаговорные знаю. Только… только вот закавыка какая… Уж и не ведаю, как ееразрешить.
– Что еще за закавыка? – грозносвела бровки Катерина Ивановна и так решительно отодвинула от себя пустуюкружку, что Алена поняла: эта пригожая молодайка с тою же решительностьюсдвинет со своего пути любое и всякое препятствие.
