не в курсе, был не человеком, — сказала я. — Он был придуманным персонажем, который не оставлял за собой биологического следа. Ни отпечатков пальцев, ни каких-либо выделений, по которым можно было бы установить его ДНК.
— Э… и что?
Я вытащила из кармана распечатанную фотографию из дела об убийстве Дафны, которое переслал мне Гарольд, и выложила ее перед Ленни.
— Качество снимка не очень, — заметил он.
— Это — Мигель, — сказала я. — Точнее, Мигель версии 2.0. Или 3.0, я же не знаю, как далеко директор Смит зашел в своих экспериментах.
Мистер «Джон Уэйн», конечно, был весьма отдаленно похож на «моего» Мигеля, но что-то испанское в нем все равно присутствовало. И, несмотря на проведенное время с Дафной, он не оставил в номере никаких следов.
Это, конечно, было так себе доказательство, и в суде оно бы не прокатило, но все мои полицейские инстинкты вопили о том, что я права.
— Допустим, это Мигель, — мягко сказал Ленни. — Или просто кто-то на него похожий, но пусть это будет Мигель. И как его не слишком качественная фотография связана с убийством министра финансов, Черным Блокнотом, и, самое главное, директором Смитом и ТАКС?
— У меня есть рабочая версия, — сказала я. — Ты готов ее выслушать?
— Разумеется.
— Министерство финансов получило Черный Блокнот в обход ТАКС, — сказала я. — В качестве сопутствующего бонуса какой-то своей операции. Осознавая всю опасность, которую может представлять этот артефакт, министр финансов спрятал его в своем личном сейфе и начал искать способы избавить от него этот мир насовсем. Директор Смит узнал об этом, и у него были на Блокнот свои планы. Чтобы заполучить его, он ввел в игру Аманду и очередного Мигеля, который соблазнил жену министра финансов и убедил ее выкрасть артефакт из сейфа мужа. Получив Блокнот в свои руки, он, возможно, убедил жену вписать в Блокнот имя своего мужа, после чего задушил ее в номере загородного клуба, где они встречались, и доставил артефакт своей создательнице. А точнее, стоящему за ней директору Смиту.
— Э… А причем здесь ты?
— Я — тот способ, который должен был избавить мир от Черного Блокнота, — сказала я. — Министр финансов связался со мной при посредничестве Джона Кларка. Ты помнишь Джона Кларка?
— Помню.
— Вы пытались его убить, — сказала я. — Несколько раз.
— Не мой отдел.
— Так ли это важно? — я вздохнула. — Между обнаружением пропажи Блокнота и смертью министра финансов прошло какое-то время, и в этот период министр поручил Кларку поиски артефакта. И, сюрприз-сюрприз, всего через несколько часов Кларк умер. От сердечного приступа. Кларк.
— Кларк? От сердечного приступа?
— Да, Кларк. Да, от сердечного приступа. Да, мы тоже удивились, — сказала я.
— И как он сейчас?
— Все еще мертв, — сказала я. — Блокнот вступил в конфликт с его способностью метачеловека и ввел его в бесконечный цикл смертей и возрождений. Не самое приятное времяпрепровождение, если ты понимаешь, о чем я.
— Звучит довольно безумно, — сказал Ленни. — Впрочем, как и почти все, что с тобой связано. Что из всего перечисленного ты можешь доказать?
— Цикл инфарктов Кларка, который мог быть вызван только Блокнотом.
— Но это никак не привязывает к делу ни директора Смита, ни ТАКС.
— Кларк очень эффективен, — сказала я. — Он бы нашел Блокнот и вышел на его похитителя. Это мотив. И плюс еще один мотив — ТАКС на него затаило еще со времен… ну, ты понимаешь. Его несколько раз пытались убрать, и теперь, кажется, директор Смит нашел рабочий способ.
— Это косвенные улики, — сказал Ленни. — Черт побери, Боб, их и уликами-то толком не назовешь.
— Именно поэтому я пришла к тебе, а не к директору Смиту, — сказала я. — И не захватила с собой топор.
— И что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты развеял мои подозрения, — сказала я. — Или подтвердил их.
Тут, конечно, многое зависело от того, кому он сохранит верность. Духу клятвы «служить и защищать», которую в том или ином виде приносят все сотрудники спецслужб, или директору Смиту лично.
Но я верила в политическую лояльность Ленни. В то, что законы и интересы общества он ставит выше, чем распоряжения непосредственного начальника.
— Я даже не знаю, с какой стороны к этому делу подойти, — признался он. — И это все еще звучит довольно невероятно, так что сам факт, что я об этом думаю…
— ТАКС всегда было занято поисками идеального оружия, — сказала я. Какое-то время ребята думали, что идеальное оружие — это я, но потом мы не сошлись калибрами. — Сюжетный артефакт, способный убить кого угодно… ну, или почти кого угодно — это то, от чего директор Смит бы точно не отказался.
— Одно дело — не отказаться, и совсем другое — убить двоих только для того, чтобы до него добраться, — возразил Ленни. — Не говоря уже о члене теневого кабинета министров… Боб, если он использовал проект «Голем», я вряд ли смогу тебе помочь. У меня нет к нему доступа. Ты уверена, что ты не ошибаешься?
— Я знаю Аманду, — сказала я. — Это ее тип мужчин.
И, видимо, Дафны, если он сумел так быстро ее обольстить. И не просто обольстить, но и склонить не только к предательству, но и, скорее всего, к убийству мужа.
— Это может быть совпадение.
— Он не оставил ни в номере, ни на теле никаких следов.
— Он мог быть очень аккуратен.
— Невозможно быть настолько аккуратным, — возразила я. — Это я тебе как бывший коп говорю.
Он покачал головой.
— Я хотел бы тебе помочь, Боб, но это все вилами по воде…
— Я знаю, что я права, Ленни.
— Нет. Ты думаешь, что ты права, это другое. Эллиот Смит — не кровавый маньяк.
— Возможно, — сказала я и помотала в воздухе остатками правой руки. — Но он думает, что единственный знает, как достичь всеобщего блага, и это делает его не менее опасным. Он искалечил меня не потому, что получал от этого удовольствие, но все-таки он меня искалечил.
— Боб… я понимаю твою неприязнь, но, может быть, она влияет на твои суждения, и ты ищешь врага именно там, где хочешь его найти.
— Мне нужно поговорить с Амандой, — сказала я. — Она должна быть в курсе, чем занимаются ее персонажи.
— Не представляю, как это можно устроить, — сказал он.
— Ты — специальный агент, и обязательно что-нибудь придумаешь, — сказала я. — Я в тебя верю.
— А до тех пор твой головорез будет сидеть у меня на кухне?
— Думаю, можно будет его отпустить, — не слишком уверенно сказала я.
Дарвин сделал свое дело, Дарвину можно было уходить, но… Моя благоприобретенная подозрительность
