числа кандидатов всех тех, кто «не из тех мест», — делает абсолютно ясным то, что не только евреи, но и высшие классы христианского общества подпадают под эту категорию.
Все маски упали с лиц на кортесах в Паленсии (1313 г.), где города снова решительно взялись за волнующие их проблемы, включая налоги. Теперь, как и в предыдущих случаях, их заверили, что не только налоги не будут отданы на откуп, но и никто из кабальеро, церковников, евреев или из «прочих вредных людей» (omes reboltosos) не будет принимать участие в сборе податей[219]. Это условие также указывает на ужесточение позиции городов по отношению к их «собственным» кабальеро. Как и всем другим аристократам, им теперь было запрещено заниматься сбором налогов, который остался, как указывает ответ короля, исключительно в руках «добрых людей». Двумя годами позже, на кортесах в Бургосе, в запрещении кабальеро взимать налоги даже в местах их жительства, было сделано одно исключение: в Эстремадуре кабальеро по неизвестной причине получили право на сбор налогов от городов в местах своего жительства, как если бы они были «добрые люди»[220]. Но это установление, которое было чётко представлено как единственное исключение из правила, только показывает, насколько решительным и неумолимым было сопротивление городов назначению аристократов на эти должности. На самом деле, их возражения против аристократов, церковников и евреев и как откупщиков, и как сборщиков налогов повторилось в этих кортесах с особой силой[221]. Города подтвердили эту же позицию, настаивая на тех же моментах, хотя и не так всеобъемлюще, на кортесах в Каррионе (1317 г.). «Ни кабальеро, ни церковник и ни еврей не получат откупа ни на какую часть поступлений или податей, справедливо положенных королю»[222].
Настолько сильно было противодействие городов участию знати в сборе налогов, что на кортесах Вальядолида (1322 г.) они не только повторили своё требование, но ещё и запретили доступ к этой профессии любому горожанину, который «живёт, или был дружен с любым rico ome или кабальеро, или с дамой из высшего круга», или с аристократами или дамами меньших прав[223], явно из-за того, что такие горожане могут служить средством проникновения аристократии в систему сбора налогов. Несомненно, многие аристократы использовали надёжных горожан в качестве подставных лиц, работающих сборщиками налогов якобы от своего имени, а на самом деле — от имени этих аристократов для того, чтобы обойти закон, закрывающий дорогу к хлебной профессии. Новые условия, касающиеся этих горожан, были поставлены для прекращения этой практики.
Точно так же города по-прежнему возражали против участия церковников в сборе поступлений, подтвердив при этом и аналогичное противодействие евреям в этой роли. «Церковники и евреи» вновь связаны вместе как нежелательные элементы на этом поприще, а в одну категорию с ними попали и мавры, которые, похоже, внедрились в королевскую фискальную систему, возможно потому, что они не были включены в «запрещённый список». Таким образом, требования бюргеров теперь выглядели так: «ни церковники, ни евреи, ни мавры не будут допущены к сбору налогов, более того, этот сбор не будет отдан на откуп»[224]. Требование о запрете откупа было, конечно, всеобъемлющим, но тот факт, что оно упомянуто вместе с запрещением трём группам (т. е. церковникам, евреям и маврам), в котором нет упоминания аристократов, указывает, похоже, на то, что к тому моменту знать уже отошла от занятия откупом (несомненно, из-за предыдущих законов)[225] и просто пыталась путём различных уловок сохранить свои позиции в сборе налогов.
На кортесах Мадрида (1329 г.) ни вельможи (и знать вообще), ни церковники уже не служили мишенью атак бюргерской петиции по поводу взимания налогов. Из этого мы можем заключить, что под давлением городов и знать, и духовенство оставили и откуп, и сбор налогов. Это освободило поле деятельности для евреев и мавров, которые поспешили укрепить свои позиции. Неудивительно, что еврейские и мавританские сборщики налогов вызвали на себя огонь бюргерской критики. Понятно также, почему евреи, будучи более крупными, чем мавры, распорядителями налогов, благодаря традиции, опыту и значительно большей финансовой мощи, были выделены как особо зловещие фигуры[226]. Оказавшись впервые лицом к лицу с одними евреями как с главными соперниками в этом деле, бюргеры скоро поняли, что, если они не найдут какого-то нового решения проблемы королевских податей, у них не будет шансов победить в этом соревновании. Они увидели, что секрет еврейского главенства в этой системе лежит в отличном качестве услуг откупщиков, и, если не будет предложена подобающая замена, короли продолжат нанимать евреев. Вследствие этого бюргеры сделали большой поворот в своей политике и впервые предложили, чтобы они, вместе с городскими кабальеро, были назначены откупщиками и сборщиками налогов[227]. Примечательно то, что, отвечая на эту петицию, Альфонсо XI дал соответствующее согласие на их антиеврейские требования[228], но не выказал никакой поддержки их предложению о том, чтобы они сами взяли на откуп сбор налогов. Он, несомненно, счёл это предложение настолько непрактичным или противоречащим его интересам, что отказался продемонстрировать хоть какую-нибудь поддержку этому, не говоря уже о том, чтобы взять на себя какие-либо обязательства.
То, что бюргеры проиграли евреям в этой области, и то, что последние стали в последующие десятилетия единственным доминирующим фактором в откупе налогов (и, как результат, также и в их сборе), очевидно из петиции, поданной королю на кортесах Бургоса (1367 г.). Жалуясь на этот раз только на то, что король (Энрике II) отдал на откуп евреям долги за недоплаченные налоги, не отметив с ясностью, что откупщики и сборщики до сих пор должны казне, города просили короля, чтобы он приказал сперва собирать долги откупщиков и чтобы этот сбор был отдан на откуп «христианам, которые могут пользоваться благосклонностью короля»[229]. Заслуживает внимания то, что города при этом не указывают, какой класс или группу христиан они одобрят для получения откупа на налоги, и вовсе не настаивают на том, чтобы это были «доверенные сыны» соответствующих городов. Ясно, что города не сумели построить свою собственную систему откупа, и, вытеснив духовенство и знать из этого поля деятельности, они не смогли продвинуть членов своей группы как потенциальных откупщиков. Их предложение, чтобы некие христиане («те, которые подойдут королю») взяли на себя ответственность, указывает только на то, что сами они не могли предложить никого, достойного такой работы, просто надеялись, что найдётся какой-то христианин, того или иного класса, который захочет занять эту должность. Но эта надежда была совершенно нереальной, что видно из следующего ответа короля:
Правда заключается