— Все хорошо, — отвечал король, — царапины. Да, здесь была королева, — сказал он стальному волку, что-то спросившему у него.
При этих словах я содрогнулась. А ведь жители королевства знают преркасную Юнессу из баллад и преданий. Если рассказать им правду, они не поверят.
А потом до меня дошло, что сказал Рони королю.
— Рудники? — я оттолкнула Рони.
— Я не знал тебя, — обнял он меня.
— И что? Думал, что я — уродина, раз за мной дают рудники? — выкарабкалась я из кольца его рук.
— Ну… я не думал, — сжал он меня крепче прежнего.
— Не думать — это твоя главная черта, — я милостиво разрешила Рони прижимать меня к груди и целовать в губы.
И поймала взгляд короля, затравленный, отчаянный, переполненный болью и любовью.
Мое неправильное, нелогичное сердце затрепетало от счастья и любви к королю.
Темное пламя разъедало мою душу. Поцеловать короля и умереть
Я выскользнула из рук Рони, наложила заживляющее заклинание на разбитое лицо короля, не забыв стереть кровь с его щек. Мои пальцы были в его крови.
— Мне нужно… — я надеялась, что король догадается пойти следом, — вымыть руки, — пропела я.
— Я с тобой, — сжал мою ладошку Рони.
— Не бойся за меня, я в твоем плаще, — я вошла во дворец, направляясь в комнату для гостей, но передумала и вошла в кабинет короля.
Король вбежал следом, закрыл дверь и подошел ко мне.
Он молчал, но я видела, как на его смуглых щеках появляются алые пятна рваного румянца. Он был такой красивый, такой родной.
— Хочу тебя, — просто сказала я, протянув ему руку для поцелуя.
Изворачиваться и заманивать было не в моей природе, годы в колледже боевых магов превратили меня в честного бойца. Рядом были бесхитростные юноши, девушек среди магов было мало.
— Я тоже хочу тебя, — прошептал король, едва касаясь губами моей руки, — пожелал после того поцелуя, когда мы дразнили фрейлин королевы, или даже раньше, когда ты закрыла меня собой. А потом в танце… — он замолчал.
— Ты почувствовал наслаждение, — кивнула я.
— Рони учит тебя любовной игре? — глаза короля стали вполлица. — Конечно, он — же твой мужчина.
— Умеешь выделить главное, — горько улыбнулась я, — он. А не ты. Но это не меняет того, что я хочу целовать тебя, медленно снимать твою рубашку, облизать пупок и, пролизав дорожку к паху, стянуть штаны и взять в рот твой…
— Зачем ты это говоришь?! — король покраснел до кончиков ушей.
Его штаны торчали, яснее ясного давая понять, что он хотел бы все это почувствовать на самом деле, а не на словах.
— Я говорю это, чтобы не взорваться, и потому, что не могу этого сделать, — ровным тоном произнесла я.
Он поцеловал меня, и мое тело напряглось, а потом наполнилось искрами наслаждения.
Дверь распахнулась, то ли король не до конца задвинул защелку, то ли слишком силен был удар.
«Только бы не Рони», — успела подумать я.
Авликая была добра ко мне, на пороге стоял мой отец.
— Не ожидал! — рука моего родителя потянула из ножен меч. — Зачем вы целуете мою дочь? У нее свадьба через два дня.
— Я — ваш сюзерен, более того я — сюзерен Иеронимуса, — взгляд короля был ледяным. — Если я захочу, могу воспользоваться древним правом первой ночи. Не находите, что я прав?
Мой дорогой родитель слегка побледнел. Он молчал, но его глаза, обыкновенные серые глаза, наливались кровью.
Я поискала взглядом, чем бы можно защитить короля от разъяренного папочки? Около небольшого камина поблескивали массивные щипцы. Я схватила их и загородила короля, но он встал со мной рядом. Наивный король совсем не знал боевого мага Эвернийского и неверно истолковал его молчание:
— Вот так-то лучше, — с интонациями глубокого старика произнес король, — вы сделаете вид, что не видели нашего поцелуя, а я забуду о праве сеньора…
Мой дорогой родитель взревел, как раненый медведь, и рванул с мечом в руках в сторону не успевшего даже удивиться короля.
Меч папочки ударил по каминные щипцам, которые я превратила в оружие. Это привело отца в чувство, на один миг, а дальше, забыв, что перед ним всего лишь слабая девушка, его собственная дочь, мой озверевший родитель разрубил каминные щипцы в мелкие кусочки, швырнул меня на белый ковер, сжал мое горло ручищей и прошипел:
— Чтобы я… больше… никогда не краснел за тебя! Таэль Эвернийская! А вам стыдно должно быть, ваше величество! Иеронимус — ваш друг! Да мы даже не смотрели в сторону невест и жен друзей! Потерянное поколение… — он выпустил меня и, я, вдохнув со всхлипом, поднялась на ноги, встала подле короля.
— У меня есть оправдание, — король спокойно смотрел в глаза моего отца, обняв меня правой рукой, — я люблю вашу дочь, Аластер, всем сердцем, всей душой. И… впервые я не знаю, что мне делать? Простите за ту глупость, что я сказал про право сеньора.
Отец удивленно смотрел на короля, будто впервые видел его.
— А ты не мальчишка уже, — холодно произнес мой родитель, — и ты любишь ее, я вижу, но ради этой любви ты выдашь ее замуж за своего друга и больше не сделаешь ничего, что уничтожит репутацию моей дочери! Я говорю с тобой не как с моим королем и сюзереном, а как с мужчиной, который полюбил мою дочь, с женатым мужчиной, Людевик. Все! Я ничего не видел! Таэль! Живо к Иеронимусу и танцевать! На бале надо отплясывать, чтобы все видели, как ты счастлива рядом с женихом!
Отец вырвал меня из рук короля и уволок из комнаты, шепча: «Так забыться… ужасно… он женат, дурочка, у него таких, как ты, в каждом углу дворца по сотне…»
— Но ты же сказал, что видишь, как он любит, — заплакала от душевной боли я.
— Мало ли, что я сказал, я поднял руку на своего короля, мне место в темнице, вот и наболтал всякого, — мой отец покраснел и нахмурился. — Иди танцевать, Таэль.
Я вытерла глаза, нос и щеки, навесила на лицо счастливую улыбку и вошла в зал, сияющий огнями и цветами.
На этом бале, на который я возлагала такие большие надежды, танцевать мне не хотелось совсем. Иеронимусом занялись целители, моя рука ныла и под заживляющим заклинанием, душевная боль была еще сильнее. Я забилась в угол и просидела там весь вечер, глядя на веселящуюся шумную толпу придворных и гостей. Отец молчал за моим плечом, чуть позже к нам подошел Рони. Король не танцевал, разговаривал с канцлером, изредка поглядывая в нашу сторону.
Домой мы вернулись без приключений.
А когда я выходила из кареты, Рони поцеловал мою руку и прошептал:
— Тая, ты так и не вымыла руки. Где ж ты была, моя своенравная девочка?
— Беседовала с отцом, — буркнула я, вбегая в дом.
