Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
за инициативу не было; сам Туркул бы, что называется, усом не повел, если бы находился от Москвы в сотне верст во время ее освобождения: от ликования он бы забыл обидеться. Со стороны Дмитриева подходят, вновь и вновь войска противника — дроздовские полки отправляются туда. К 21-му сентября Дмитриев взят. Дивизия долго укреплялась в этом районе: большевики били по линии Севск-Дмитриев беспрестанно. 22-го сентября Туркула снова ранят — шрапнелью в руку, — но тот продолжает командовать войсками. В район подтянулась вся Дроздовская дивизия. Авангард, растянут более чем на сто верст: дроздовцы — до четырех тысяч бойцов, корниловцы — чуть более четырех тысяч и 1-я кавалерийская дивизия — полторы тысячи (еще марковцы и алексеевцы на правом фланге — далеко) противостояли тридцати тысячам красных. В ближнем тылу формировались новые марковские и дроздовские полки, а также дивизион гусар, — но их нельзя было ждать скоро.
Севск брали уже привычно: психологической атакой. Пять длинных рядов из широкогрудых малиновых дроздов медленно шли в атаку. Винтовки держали, как на параде, на плечо. Ни остановиться, ни поднять раненых нельзя, приходится не глядя, молча, скрепя сердце, переступать, — враг должен видеть черную тучу взглядов, медленно надвигающуюся на него. Взгляд вперед — так, что Геневский не видел ни идущего слева Мартева, ни идущего справа Покровского. Не видел, но догадывался, что они чувствовали, а чувствовали все одно и то же. Главным сигналом тревоги для Михаила была усталость. Он четко осознавал, что идут они не только по привычке, но и от усталости — бежать уже было невозможно. Михаил воевал с самого начала июля без какой-либо передышки, без здорового сна, без выходных и праздников; каждый день лишь смерть, кровь и жестокость. Половину лета отбивали большевиков от Харькова и уже второй месяц гнали их по России. Все устали, озлобились и почти выдохлись: этот удар на Севск был одним из последних возможных злобных выдохов.
Красные не выдержали. Бросили пулеметы и побежали — Туркул вновь взял город. Перестрелок на улицах города было мало, скоро всех одолели, перебили и пленили для будущей перевербовки.
Пройдя город насквозь, полковник остановил 1-й дроздовский полк для перегруппировки и распределения по постам. Стали у колокольни Успенского собора, некогда ярко-белой, ныне же цвета шелухи, с отвалившимися кирпичами и заваленными досками окнами. Не заколоченными — в проемах просто торчали груды досок. У колокольни стал сбираться народ. Иные шептались между собой и спрашивали о чем-то офицеров, иные не верили приходу белых, иные ликовали. Несколько крепких стариков (на улицах вообще не было заметно молодых мужчин — все были мобилизованы, или ушли в село, или партизанить под красными) стали вынимать доски из окон колокольни — они громко жалели о расстреле священника и о том, что из города увезли почти все иконы.
Тут в общем гомоне народа послышались метко обращенные возгласы:
— Господин полковник! Господин полковник! — к офицерам бежал на одной здоровой ноге и одном костыле человек явно военного вида. Одной рукой он тащил за рукав какого-то тощего подростка, но тот и не думал сопротивляться, пусть и вид имел весьма мрачный.
Туркул, с командирами рот и взводов разглядывающий карту, стоял к бегущему инвалиду спиной, спиной и откликнулся:
— Я господин полковник, докладывайте! — после чего развернулся очень нескоро.
— Здравия желаю, господин полковник! — человек подбежал, встал во фронт и отдал честь, уронив при этом костыль.
Туркул развернулся и мигом, не изменившись в лице, узнал человека.
— Вот, снова с нами! Как же тебя, ефрейтор… Лужин? Лугин?
— Лунин, господин полковник, — отвечал сияющий ефрейтор.
— Чудо! Какими судьбами здесь?
— В плен попал, да раненым. Вот бежать к вам думали-с из больницы, а то как же иначе, а вы сами прибежали.
— На одной ноге бы прибежал?
— И без ног бы прибежал! Поверили краснопузые, что раз я, понимаешь ли, человек из народа, то к ним, как кошка, значит, на молоко должен. А вот им! — Лунин показал кукиш в сторону северной окраины города.
— А этот господин что, с тобой лежал? — кивнул Туркул на угрюмого подростка. — На солдата не похож.
— С нами. Да он из курсантов, господин полковник, сначала, кажись, хотел было наших сдавать.
— С вами, солдатами, студентик лежал? — Туркул прикурил и мимолетом отпустил по постам ожидающих приказа офицеров.
— А то! Свалили, как дрова в поленницу, господин полковник.
— Ишь какие, шельмы. Ну, так что ж ты его привел ко мне? Не знаешь, куда следует таких? — глаза Туркула блеснули.
— Никак нет, господин полковник, пострел этот не прост: сначала ходил по больнице партбилетом кичился, а потом стих. Да и не сдал никого.
— Партбилет, говоришь! Ты, малый, коммунист? — обратился Туркул к подростку.
Тот насупился и помотал головой.
— Зачем ко мне привел, ефрейтор? — вновь повторил Туркул.
— Так он же к нам сам хочет! Не выдал никого, хотя с него требовали, мол, ты наша будущая плоть, или как там, говори, кто беляк, — партии нужно вычислять паразитов. Аль как иначе говорили, — а он ничего, говорит, нет белых и все тут, клянусь, эдак сказал, верностью Ленину, или как еще сказал.
— Так что ж вы, глупые солдатушки, при нем о побеге говорили? Эх, год вместе служили, а так дурака валяете. Сколько тебе, коммунист? — усмехнулся Туркул.
— Восемнадцать, — тихо и хрипло ответил он, опустив глаза.
— Не верю. Больно тощий.
— Ел мало.
— Поди ж ты: партийных курсантов тоже не кормят?
— Куда там…
— К нам хочешь?
Он кивнул.
Туркул высказал несколько одобрительных слов ефрейтору и попросил его вернуться в больницу долечиваться. А потом обратился прямо к Геневскому.
— У вас, господин капитан, брат в сберегательной кассе служил?
— Так точно, господин полковник.
— Рассказал, как дело вести?
— Ну, кое-о-чем разумею.
— Возьмите себе пару офицеров и наскоро организуйте тут вербовочный пункт. Этого пострела запишите: я по глазам вижу — человек честный, пусть и заблудился. Определите его в тыл. Город небольшой, пару дней поработаете, и хорошо. И, конечно, если придет отпетая комиссарщина, то их по шее и на допрос.
— Как же определить, господин полковник? — удивился Геневский.
— Как же! — Туркул затушил папиросу. — Смотрите, господин капитан, в лицо внимательно — если видите, что ублюдок и мразь, а не человек, то, как я сказал, по шее и ко мне в штаб. Здания сейчас найдем, и вам, и мне.
Тут Туркул крикнул ординарца. Помещения были найдены в полчаса.
Геневский нисколько не растерялся новой для него должности — он уверенно записал этого уже бывшего коммуниста, который теперь с робкой гордостью показывал разорванный партийный билет, в
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
