делать, — вздохнул Кай. — Я, может, все эти три месяца только и жду, чтобы его попробовать.
— Я слышала о калюстианском храме, — сказала Десятая, отстраняясь от Кая и усаживаясь. Кай был разочарован: тепло исчезло. — Если и есть на Риппетре сила, способная противостоять Корпусу, то это калюстианцы. Они очень крутые ребята. Если у тебя, Кай, проблемы с городской мафией, то лучше всего, конечно, укрыться в храме. Тем более, что предлагают. Я слышала, не так-то легко стать калюстианским послушником.
— Это заблуждение, — мягко сказал Валентин, присаживаясь рядом с Десятой. Похоже, до него дошло, что рядом с другим человеческим телом сидеть теплее. — Путь послушника Калюсты — это, прежде всего, дисциплина, прилежание, самообладание и сила воли. А еще смирение. Мы не требуем ничего невозможного.
— О смирении, пожалуйста, подробнее, — хмыкнув, попросил Кай. — Что это? Отсутствие гордости? Значит, ли это, что все послушники должны подавлять свою волю, подчиняясь чужой? Тогда это похоже на рабство.
Валентин выглянул из-за плеча Десятой и посмотрел на него долгим, странным взглядом. Кай уже чувствовал, как его одолевает сон, и взгляд грандира проигнорировал. Положив руку под голову, он подтянулся ближе к Десятой, которая была слишком маленькой, чтобы подарить много тепла. «Грандир хоть и вредный, зато длинный, — вяло пронеслось в голове Кая. — И, наверное, теплый. Может, попросить его прилечь с другой стороны? Слушать его калюстианское морализаторство при этом не обязательно».
— В тебе нет ни капли смирения, — наконец, произнес Валентин. Похоже, все это время он решал, стоило ли вообще тратить на гомункула силы. — Неудивительно, что ты не знаешь, что это такое. Но я дам несколько советов, которые помогут научиться смирению. Ты готов слушать?
— Рассказывай, — с интересом попросила Десятая. Кай подумал, что после года, проведенного в яме смерти без ног, она может рассказать о смирении больше, чем кто-либо из них, но промолчал. При всех недостатках грандира, у него был хороший голос, который было приятно слушать.
— Итак, советы такие, — прокашлявшись, начал тот. — Если тебя забыли, то ничего страшно не случилось. Не жалуйся. Если тебя несправедливо обидели, забудь об этом. Тебя презирают? Радуйся. Обвиняют? Не оправдывайся. Ругают? Храни молчание и молись Калюсте. Не дают сказать слова? Не печалься. Оскорбляют? Не спорь. Кричат? Не протестуй. Крадут твое у тебя на глазах? Притворись слепым. Над тобой смеются? Будь долготерпив. Не слушают твоих советов? Преклони колени и молись. Ты виноват? Проси прощения. Не виноват? Снова проси прощения. Ты здоров? Тогда славь Господа. Болен и мучаешься? Славь Господа. Бедность в твоем доме? Постись и бодрствуй. И еще молись. Много молись, за все и за всех.
Кай смотрел на темный профиль Валентина и думал о том, что, наверное, тот был хорошим грандиром. В этом у него не было сомнений. Сомнения были в другом: верил ли Валентин в Калюсту также горячо и жарко, как говорил о нем?
Тем временем, грандир продолжал:
— Путь смирения — это не путь слабака. Это дорога силы, мудрости и самоотверженной любви к богу. Все сомнения отсутствуют, так как выбор уже сделан. Это дорога в неведомый край, движение судьбы, в котором участвует твое сердце. Калюста возвышает человеческую душу, рвущуюся из противоречий и грехов, в которые она окунается в этом мире. Бог дарит ей укрытие и помогает найти дорогу к «истинному себе» и своему предназначению силы. Вот, что такое калюстианское смирение.
Кай не помнил, когда заснул. То ли его усыпил голос Валентина, то ли усталость, однако сон был настолько приятным, что он не сразу сообразил, где находился, когда что-то с силой толкнуло его в плечо и, бесцеремонно вырвав из сна, затолкало обратно в каменную нишу подземелья. Щека вжалась в острые камни, тело задергалось, прижатое к мокрой стене чем-то липким и холодным, глаза распахнулись и… С полным осознанием своей беспомощности Кай уставился на гомозуля, который стоял рядом с его нишей, расползаясь лапами в стороны. Одна из конечностей и вжимала Кая в стену. Гомозуль не видел его, полностью сосредоточившись на спящих поодаль Валентине, Тупэ и Десятой. По какой-то причине, эти трое отползли от Кая и заснули, где сидели, видимо, вдоволь наговорившись о храме и калюстианцах.
Кай никогда не встречал мифического хищника подземелья, которого гномы боялись больше, чем Детей Неба, но сомнений в том, что рядом стоял именно гомозуль, не было. Все соответствовало описаниям. Издалека, в темноте, гомозуль мог сойти за очень высокого человека в плаще и с кирками в обеих руках. Что и являлось причиной гибели многих подслеповатых гномов. Но при свете, даже при таком тусклом, который рождала плесень, все еще мерцающая из сумки Тупэ, сразу становилось понятно, что их жизни закончились здесь и сейчас.
Узкая крысиная башка сидела на сильном, мускулистом теле гуманоида, поросшем снизу длинной шерстью, издалека похожим на плащ. Из этой густой волосни выступали жесткие, сегментированные паучьи лапы с присосками, позволяющими ползать по стенам. Руки гомозуля росли чуть ниже плечей, откуда-то из нижних ребер, заканчиваясь острыми костяными отростками, которые с легкостью пробивали человеческий череп. Самым противным у гомозуля был рот — он находился в районе пупка и походил, по выражению Тупэ, на задницу. Гомозулий рот окружали вспомогательные щупальца. Как там у твари было устроено пищеварение, никто не знал, зато гномы не раз видели, как гомозуль сначала пережевывал жертву острыми клыками в пасти, которая находилась сверху, а потом вытаскивал бесформенные куски и запихивал их в отверстие на животе. Оттого, его грудь всегда была покрыта коркой запекшейся крови и ошметками непонятного происхождения. По мнению Тупэ, испражнялся гомозуль с помощью того же отверстия, что и ел, отчего низ живота и всю волосню на нем покрывала засохшая корка грязи, воняющая так скверно, что ни один человечий нос не мог выдержать подобный смрад.
Гомозуль считался неубиваемым. Его не брали ни пули, ни огонь, ни плазма. Шкура гомозуля была такой прочной, что ее не могли разрубить даже ножи, снятые с буровых установок. Свет был единственным оружием, которое спасало рудник Тиля Голубоглазого от уничтожения этими тварями. Однако с той жалкой плесенью, которая скудно мерцала из сумки Тупэ, шансы беглецов против подземного монстра были ничтожными.
Гомозуль переступил с лапы на лапу, издал похожий на вздох звук и склонил крысиную голову набок. Из обоих ротовых отверстий обильно сочилась слюна, хотя после рассказов Тиля Кай не был уверен, что именно вытекало из живота монстра. Щупальца, росшие на груди, нежно терлись друг об друга, издавая едва слышный шелест. Жест был похож на тот, когда
