что-то изменить внутри меня.
– Но? – уточнил Андрей, чувствуя, что за этим следует продолжение.
– Но я буду считать тебя безмозглым недо-мажором.
– Даже так, – хмыкнул Андрей.
– Угу, – кивнул Каверин. – Если ты пойдешь к отцу и скажешь, что я тебя не устраиваю, и меня уволят, в чем я глубоко сомневаюсь, я уйду. Без вопросов. Дело не в деньгах, а в том человек ты или нет.
– Не в деньгах, думаешь? Все на свете продается и все покупается.
– Если ты шлюха, то да. Честно, заочно я был о тебе другого мнения, но вчера ты меня разочаровал.
– Мне тоже плевать, что думает обо мне каждый первый встречный поперечный.
– Тогда зачем извинялся?
Андрей угрюмо замолчал.
– Понимаю, как тебе хреново, – усмехнулся Марк.
– Не понимаешь.
– Понимаю. Некоторые жизненные ситуации мне тоже давались со скрипом. Но это пройдет.
– Это не моя жизнь.
– Теперь твоя, и тебе придется с этим смириться. Чем быстрее, тем лучше.
– Мне даже поговорить об этом не с кем. Я как будто…
– В тюрьме?
– Что-то типа этого. Всегда говорил, что не свяжусь с отцом. По крайней мере мой единственный друг об этом знает. А теперь я тут. И мне хочется это как-то объяснить… что я не продался, это не из-за денег, но я не могу. Иначе нужно сказать обо всем.
– Нельзя.
– Я знаю. И меня это бесит.
– Если он твой настоящий друг, то что-то объяснять ему не понадобится. Что надо, он и сам поймет.
– Ты, наверное, считаешь меня идиотом. Богатый папочка хочет мне свое состояние навязать, а я брыкаюсь.
Каверин пожал широкими плечами.
– Субъективные данные сложно оценивать. Это ты думаешь, что попал в ад. А для меня это тихая мирная работа на гражданке. Тихая и мирная, – внушительно повторил он.
– А что тебя заставило пойти работать к папе?
– А я на пенсии. Надо же чем-то заниматься.
На пенсии, говорит. Андрей усмехнулся. Сколько ему? Чуть старше его самого, кажется. Хотя силовики рано уходят, лет в тридцать пять. Марк из тех, возраст которых с первого взгляда не определишь. Лицо молодое, чистое, никаких признаков старения, но глаза – темные, мудрые. Глаза много повидавшего человека. Человека, которого уже ничем не удивить.
– И по каким вопросам я могу к тебе обращаться?
– По любым. Например, если ты захочешь изменить своей жене, и тебе понадобится какая-нибудь приличная надежная женщина. Если твоя жена вдруг изменит тебе, и ты захочешь узнать, когда и с кем.
– А если я захочу узнать, кто ее любовник и убить его? – усмехнулся Андрей.
– Это точно ко мне, но, надеюсь, до этого не дойдет.
– А если жена узнает, что я изменил, и захочет убить меня.
– Надеюсь, до этого тоже не дойдет.
– А если я захочу напиться, а мне не с кем?
Тут усмехнулся Каверин:
– Это, смотря, сколько ты захочешь выпить. А то мне много нельзя, а мало я не умею.
– Остроумно, – улыбнулся Андрей.
– А я не шучу, – засмеялся Марк и стал серьезным.
– А что так? Военный синдром мучает?
– У меня его нет.
– Серьезно? Никакой тревожности?
– Абсолютно. Ни паранойи, ни ночных кошмаров.
– Повезло.
– Нет, не повезло. Никакое это не везение. Я просто к этому не склонен. Психика у меня специфическая. Впрочем, как у всех, кто служил в том особом подразделении, в котором служил я. – Марк скрыл улыбку. Забавно наблюдать, как Рысь-младший пытается его прощупать. – Ты можешь спросить меня. Что конкретно тебя интересует?
– Ты ответишь?
– Очевидно не на все вопросы. На какие смогу.
– Это будет справедливо. Потому что ты все про меня знаешь. Больше, чем я бы хотел.
Глава 18
Переезд в дом Рыся дался Женьке нелегко. Вот уже несколько ночей подряд засыпала она с трудом, долго вертелась с боку на бок, то натягивая на себя одеяло, то откидывая его в сторону. Новая жизнь пугала, и она искала утешения в привычных для себя вещах, но таковых осталось немного. Разве что золотая рыбка в круглом аквариуме, да и та очередную смену места жительства перенесла хуже: ничего не ела и, кажется, собралась всплыть пузом кверху.
Поняв, что заснуть не удастся, Женя накинула халат и бесшумно выскользнула из спальни. Бывали времена, бессонница становилась нормой, и спастись от нее можно было, набив желудок едой. На кухне она налила холодного чаю и соорудила сэндвич с ветчиной. Сквозь приоткрытое окно из сада тянуло ароматом медоносов, запахом влажной листвы и вымытым дождем воздухом. Женя прошла во внутренний двор, села на широкую деревянную скамью под раскидистым дубом и задумалась. Темные кроны деревьев при маслянистом свете уличных фонарей смотрелись мокрым однородным массивом. Где-то в зарослях вишни трещал соловей, щелкал, щелкал и никак не мог распеться до второго колена.
Все почти как в ее мечте. И красивый дом, и благоухающий сад, и куча свободного времени, чтобы наслаждаться жизнью. Да только наслаждаться загородными красотами не получалось. Бездействие отравляло. По понятным причинам, своим делом заниматься сейчас она не могла. Отсутствие какой-то определенности не позволяло ощущать себя в безопасности. Своим клиентам Женька сказала, что уезжает в отпуск на месяц. Что будет через месяц – неизвестно. Ясно одно: скоро сказка кончится, и не нужно к ней привыкать.
Жуя бутерброд, Женя сначала услышала, затем и увидела приближение Виктора Олеговича. Шел он, не торопясь и немного ссутулившись, в халате поверх пижамы. Видимо, ему тоже не спалось. Женька заволновалась, но осталась сидеть на месте. Бежать было поздно и крайне невежливо.
– Не спится? – спросил он, присел рядом и глубоко вздохнул.
– Вам, видимо, тоже.
– У меня привычка.
– И у меня, – соврала Евгения, но тут же подумала, что врать такому человеку бесполезно.
Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к звукам ночи. Все затихло, замерло. Лишь изредка шелестела листва, по которой пробегал ветер, да ночные птицы редкими вскриками вспарывали настороженную ночь. Соловей, так и не распевшись, тоже притих.
Сначала Женя чувствовала страшную неловкость, отчаянно придумывала, как поддержать разговор и о чем говорить, но Виктору Олеговичу молчать было удобно, и она расслабилась.
– Нравится тебе здесь?
– Да. Очень, – искренне и
