это ценный товар, очень востребованный у Большого тоннеля. Можно получить хорошие деньги — и почти все себе в карман. Бордельные хозяйки здесь довольствуются небольшим процентом, но девственницы — это неизменно престиж заведения. И свежее мясо на довольно приличный срок. Порой даже заказывают конкретных девушек, которых высмотрели в городе… и тут тетки проявляют чудеса изобретательности, если не повезло. В ход может пойти все: от мягких уговоров и соблазнов большими деньгами до прямого похищения, если девчонка вдруг оказалась совсем несговорчивой. С коллегией они всегда сумеют договориться. Но если лишиться девственности в борделе — другой дороги больше нет. Тетка сама идет в коллегию с регистрацией.
Мое появление на Эйдене не прошло бесследно. Если бы не милость ганорских богов и моя Гихалья с ее колдовством — я бы сразу оказалась в одном из заведений. Но мне повезло. А три года назад одна из теток остановила меня на улице, подальше от глаз Гихальи. Сладко пела, много предлагала. Намекала, что я приглянулась очень уважаемому человеку. Не понимаю, откуда они все вынюхивают, но у этих теток какая-то фантастическая звериная чуйка. На все мои заверения, что с девственностью я рассталась давным-давно, эта сука лишь похихикивала, давая понять, что видит меня насквозь. Я понимала, что эта хищница не отстанет. Я ей пообещала подумать, но иллюзий у меня не было — я уже достаточно знала Эйден. Я была своей.
Времени у меня оказалось в обрез, пока тетка не перешла к жестким действиям. Я не сомневалась, что они последуют. Гихалью я посвящать не хотела. Она бы отговаривала. Но я прекрасно понимала, что полумеры здесь не помогли бы…
Ринкен жил на соседней улице, недалеко от Аники. Я знала, что он давно был в меня влюблен. Даже провожал несколько раз. Но был просто приятелем. Видимо… не оставлял надежд… Мы набрали в баре выпивки и заперлись в старой подсобке, которой Гихалья давно не пользовалась. К счастью, прилично набрались — обоим было неловко.
Мой гениальный план сработал, но Гихалья каким-то образом нашла нас. Бедняга Ринкен потом бежал по улице под хохот мужиков из бара, сжимая штаны в руках. Хороший вышел скандал, но мне он был только на руку. Правда, Ринкен на следующий день упал с лестницы и сломал обе ноги. Все местные приписали этот случай колдовству Гихальи.
Но сука из борделя больше никогда не появлялась.
Гихалья сокрушалась тогда. Она говорила, что все должно было быть совсем не так… Но я выбрала меньшее из зол и не испытывала сожалений. Я искренне считала, что любовь, если она случится — это совсем другое. И этот нелепый случай не будет иметь никакого значения.
26
Приказ отца явиться испоганил настроение. Я чуял, что это было как-то связано с этой нагурнатской коровой. Я не хотел видеть ее. Не хотел слышать. Не хотел знать о ее существовании. И первая мысль: Агринон выдумал новую благоприятную дату… Я почти не сомневался. Плевать… Плевать! Этого брака не избежать. И единственное, что я мог — уменьшить для себя его значение. Низвести до ничтожной политической функции. Принцесса Амирелея Амтуна — лишь фигура на игральной доске. Объект в астрологических картах фанатика Агринона. Неизбежность. На этом все. Все! Я не стану смотреть на нее дольше, чем полагается, потому что это невыносимая насмешка. К счастью, ничто не обязывало.
Я видел лишь дикарку. Все остальные были не важны… От предыдущей безумной ночи я все еще пребывал в состоянии эйфории. Коварного хмеля. Тело вновь требовало ее, и приходилось делать над собой усилие, чтобы удержаться. Я оставил ее под утро почти без чувств. Мне кажется, она этого даже не запомнила, настолько была утомлена. Ее запах преследовал меня. Я мечтал вновь прижаться к гладкой теплой коже, липкой от испарины, ощущать ее под собой. Брать снова и снова, пока это желание не ослабнет хотя бы на самую ничтожную малость. Если такое возможно… Она отчаянно хотела меня, несмотря на все слова. Лгунья. Дикая, непокорная. И я не хотел, чтобы она была другой. Моя! Только моя! Казалось, я изнывал от мучительной жажды, жадно пил, но никак не мог утолить ее. Впитывал, но не насыщался, словно был бездонным. Наверняка осознавал лишь одно: никто и ничто во вселенной не в силах вырвать дикарку из моих рук. Никто и ничто! Кроме ее проклятых воспоминаний…
Ее слова не давали мне покоя. Я видел, как сверкали полубезумные аметистовые глаза, как кривились яркие искусанные губы, от которых было так сложно оторваться. Я возненавидел ее в этот миг настолько, что смог бы убить в приступе невозможной бесконтрольной ревности. И жалеть о содеянном всю оставшуюся жизнь… Не понимаю, какая сила меня сдержала.
Ревность…
От одной этой мысли пробирала дрожь. Я ревновал до умопомрачения. Женщину! Свою женщину! Женщину, уже принадлежащую мне целиком. Ревновал к призраку, которого никакая сила во вселенной не смогла бы для нее оживить. Все это казалось безумием. Уничтожающее острое чувство.
Она врала — я видел это… Или хотел видеть? Червь сомнения беспощадно точил изнутри, оставляя зудящую пустоту, которая сводила с ума. А если нет? Эта мысль изводила меня. Этот кто-то существовал, в том не осталось сомнения — она не была девственницей. Этот кто-то вторгался в ее совершенное тело. Трахал, как любую другую! Доступную и незначимую. А она? Что может вкладывать дикарка в понятие «любить»? Что она может об этом знать?
Воображение живо рисовало, как она металась под кем-то другим точно так же, как недавно подо мной. Кричала и задыхалась, кончая раз за разом. Закатывала глаза, комкала простыни. Мокрая, обессиленная, бесстыдная и ненасытная…
Хватит!
Хватит! Иначе сойду с ума.
От напряжения закололо виски. Я чувствовал, что лицо покраснело. Только не теперь. Нельзя в таком виде появиться перед отцом… Остальное потом.
Я остановился у окна, встал под ветер воздуховода, чувствуя, как окутывает прохлада. Стало немного легче, лишь разогнавшееся сердце никак не хотело успокаиваться. Я выбью из дикарки правду. Все до самой незначительной мелочи. Я узнаю все. И заставлю забыть. Я уничтожу ее память, если понадобится.
Моя.
В этот раз отцовский кабинет был серо-голубым. Ни то, ни се. Этот выбор ничего особенного не символизировал. Означало ли это, что дело, по которому я был вызван, оказывалось проходным? Если бы верховный назначил дату — кабинет был бы белым. Никаких сомнений… Отец счел бы эту новость великой радостью.
Астролог предсказуемо жался в углу,
