и вода, было для меня полной неожиданностью. Еще через восемь лет, уже на свободе, я узнаю, что в областном центре нефтяного края Атырау, когда дует ветер и идет дождь, тоже нет света.
В карантине полагалось пробыть десять дней. Кроме дежурств по корпусу, старшина давала нам каждое утро задание во дворе. В основном это было щипание травы. Потом она решила уложить дополнительные дорожки из гравия.
Двор был небольшой. В любое свободное время я бегала вокруг клумбы в центре двора.
Ларита удивлялась моему постоянному хождению и бегу:
— Анара, что вы зря бегаете, лучше ходите по новой дорожке — утопчите ее.
Десять дней прошли быстро.
— Карантин, на выход!
Сумка так и осталась незашитой, пролежала два года в центральной камере хранения с хозяйственными вещами, потом одна из моих учениц поехала на колонию-поселение, и сумка досталась ей. Умелицы с фабрики отлично ее отремонтировали. В лагере вообще не принято что-либо выбрасывать: все ремонтируется, заштопывается, переделывается и приспосабливается.
Мы не хотели уходить из карантина, но это место, где живут только вновь прибывшие.
Как это ни удивительно, старые тюрьмы и лагеря больше подходят для человеческой жизни. В них больше деревянных сооружений, больше простой земли, по которой можно ходить, больше деревьев.
Последние годы в Казахстане проводится тюремная реформа, и, по примеру европейских стран, строят новые учреждения камерного типа. Люди там содержатся по четыре человека, но территория вся покрыта асфальтом и очень ограничена — квадратные метры на человека строго посчитаны. Это, наверное, хорошо для наблюдения за заключенными, но совершенно убивает живую человеческую сущность.
Старый алматинский лагерь был похож на деревню, а территория карантина благодаря усилиям Лариты напоминала небольшой палисадник.
Следующие полгода полагалось находиться в локальной огороженной зоне. Нас распределили по двум отрядам. Наш — девятый находился на втором этаже, десятый — на третьем.
Локалка
Локалка — сокращенное название локальной зоны. В лагере, как и в тюрьме, много жаргонных названий, первое время непонятных. Некоторые значения я узнавала через год, некоторые так и не узнала.
Поднявшись на второй этаж в спальню, я растерялась: удивительным был не размер спальни на сто человек, и не двухъярусные кровати; все кровати были застелены белыми простынями, у изголовья и в конце каждой кровати были белые, отделанные синей ленточкой занавески; спальня выглядела как спальня Института благородных девиц начала XIX века в России при царях. Это было полной неожиданностью.
Меня определили на второй ярус в середине спальни.
Когда попадаешь в общество из ста женщин, где ты никого не знаешь, легко попасть впросак. Люди группируются по 2–4 человека. Группа помогает друг другу в хозяйственных делах и пьет вместе чай. Первые две недели я пила чай с двумя женщинами, которые никак не подходили мне по духу. Одна из них помогла мне занести сумки на второй этаж, по дороге сообщив, что она меня знает, и, что, наверное, я ее тоже знаю. Понятно, что меня многие знали по репортажам из зала суда. В лагере, в отличие от тюрьмы, телевизоры есть в каждом отряде. Я ее не знала, но, поддавшись на первую помощь, согласилась на ее предложение быть в их группе.
В субботу ко мне приехала на свидание тетя и привезла целый пакет хозяйственных вещей и продуктов. Я, ничего не подозревая, принесла продуктовый пакет на кухню отряда и стала раздавать конфеты тем, кто там в это время пил чай. Но мои «однохлебки», пившие чай со мной, отреагировали злобно: «Вот увидите, когда к ним придут передачи, они не поделятся с вами ни одной конфеткой».
Пить чай в напряженной обстановке вредно для здоровья, и через несколько дней я пересела за первый стол, где заведовала старшая по кухне отряда. Я попросилась за их стол просто допить свой чай, но они о чем-то переговорили между собой и предложили пить чай с ними всегда. Их было трое — теперь стало четверо. Разный возраст, разные истории, но больше всего было жалко Айгуль.
Маленького роста, средних лет, Айгуль с волнистыми волосами и милым лицом была похожа на цветочек. Она целыми днями убирала и мыла на кухне, и уже поздно вечером выходила на улицу. Двор был больше, чем в карантине. Росли старые деревья и кусты сирени. Чтобы никого не пугать звуками дракона и змеи, я обычно после девяти вечера уходила вглубь двора, вставала под деревом и дышала по методике цигун. Айгуль выходила на крыльцо и сразу определяла, где я стою. В темноте не слишком можно различить, кто есть кто. Когда я удивлялась, как она быстро нашла меня, она всегда говорила: «Анара, только вы смотрите на небо».
— Айгуль, посмотри на небо. Сколько там звезд, какая красивая луна!
— Я не могу, — говорила Айгуль, и слезы могли выступить на ее глазах. — Я никогда не смогу смотреть на небо. И никогда больше не смогу смеяться.
У Айгуль был дом, семья, муж, двое сыновей. Во время ссоры она попала в сердце мужа кухонным ножом, и он умер. Суд не принял во внимание, что она сама пыталась оказать первую медицинскую помощь, вызвала скорую, что у нее двое маленьких детей. Ее осудили на семь лет. Говорили, что по прибытии в лагерь она плакала, не переставая. Но когда мы стали общаться, она жаловалась, что у нее нет времени и возможности поплакать.
В отрядах установлены ночные дежурства. Дежурят по два человека. Главная задача ночных дежурных — водить больных в медицинскую часть и следить, чтобы не было суицидов.
— Я занята на кухне до 9.30 вечера, — говорила Айгуль. — Выхожу на улицу, все на улице, плакать неудобно. Когда у меня ночное дежурство, выхожу на улицу — там все равно люди.
С одной стороны, хорошо, что люди приезжают в лагерь и начинают работать. Чем больше они загружены работой, тем меньше времени горевать. С другой стороны, в лагере практически нет места, где можно было бы уединиться. А люди устают быть постоянно в обществе.
Некоторые сами находят ответы на свои вопросы, но другая часть очень нуждается в хорошо подготовленных психологах. Айгуль не могла себе простить непреднамеренное, но убийство мужа. Конечно, мы ее успокаивали, объясняли, что это несчастный случай, что она должна жить и думать о сыновьях, но если бы в лагерях были опытные психологи, многие психологические проблемы можно было бы смягчить или вовсе избежать их.
После полугода пребывания в локальной зоне, мы распределились в разные отряды облегченных условий содержания, и я редко виделась с Айгуль. Через год
