Надеюсь, находясь в таком неспокойном состоянии Олег не сел за руль своего железного коня. А если и сел, то не попадет ни в какую аварию. Думаю о нем и стою на месте. Не вижу ни машин вокруг, ни людей. Не смотрю по сторонам. Поэтому, когда меня сильно хватают за локоть и куда— то тащат я первое время от испуга даже не сопротивляюсь.
В тряске и спешке смотрю под ноги. От порыва ветра в нос бьет знакомый запах. Меня тащит Титов куда— то. Страх и боль занимают вершину чувств.
— Олег, пусти меня, — он не реагирует на мои просьбы, — Олег, успокойся. Пусти меня. Мне больно.
Он не реагирует и быстро ведет меня к своему внедорожнику. Открывает дверь и одним рывком усаживает на переднее сидение. Закрывает меня внутри теплого автомобильного салона. Обходит сзади машину и занимает водительское место.
— Давай поговорим? — я в истерике прошу Олега обратить на меня внимание.
Хочу, чтобы мы высказали друг другу все. Страшно сейчас видеть Титова таким безразличным. Но он молча заводит машину, плавно трогается с места и едет в сторону офиса. Не реагирует никак на мои всхлипы, мольбы и крики.
— Олег, пожалуйста.
— Замолчи, Яна! Просто замолчи, — единственное, что произносит он перед тем, как скрыться за дверями своего кабинета. Мне ничего не остается, как занять свое рабочее место.
Надо просто встать и пойти к нему. Замок ведь я открыть могу и с этой стороны. Где— то в столе был запасной ключ от его кабинета. Пока рыскаю в ящиках в поисках заветного ключа, в приемную приходит второй раз Антонина Федоровна.
— Ян, у себя? Мне на минуточку. Пусть только глянет одним глазком новые расчеты, — бухгалтер у нас женщина боевая и скорая по необходимости, как бабушки в городской поликлинике. Пока я торможу и пытаюсь понять, чего она пришла, Антонина уже стоит вплотную к двери генерального и дергает за ручку.
— А чего закрыто то? Куда уже делся? Я видела в окно, что вы только что приехали. — не унимается и продолжает терзать несчастную дверную ручку.
— Антонина, шеф занят. Как только освободится он вас примет. — пытаюсь угомонить бойкую бухгалтершу и оторвать ее руку от дверей. Но за моей спиной тут же открывается дверь в кабинет и звучит голос Олега:
— Антонина Федоровна, заходите, — бухгалтершу Титов встречает с легкой улыбкой, мне же достается взгляд разочарования.
И вновь я смотрю на закрытую для меня дверь. Как символично. Раньше она всегда была открыта, а теперь закрыта еще и на замок.
Я стою прямо на своих ногах, но внутри меня душа лежит в истерике. Больно, стыдно, грустно, обидно за него, за себя, за нас. Чувство вины съедает живьем. Все что я чувствовала до сегодняшнего дня, кажется, было легким недомоганием. Сейчас же внутри выжигающий все на своем пути огонь. Сносит даже кирпичные стены и оставляет от них один лишь пепел.
Вторая половина рабочего дня проходит в режиме игнора. Титов принимает всех посетителей, отвечает звонки, но полностью игнорирует меня и мои рабочие обязанности. Даже сам себе готовит кофе. Шестая чашка за пол дня. Я считала.
Мой рабочий день официально завершился, часы пробили шесть вечера. В любой другой день я уходила лишь тогда, когда звучал «сигнал» от босса:
— Рабочий день на сегодня окончен. Яночка, идемте по домам.
Сегодня сигнала нет. Я, наверное, могла бы просидеть до поздней ночи в офисе, пока Олег не вспомнил обо мне. Но я не могу ждать. У меня есть Тимур. Есть обязанности мамы. Сына надо забрать с футбольной тренировки и привезти домой, накормить и все остальное.
Стучусь в дверь и дергаю ручку. Не заперта в этот раз. Удивительно. Вхожу в кабинет.
— Олег Юрьевич, я вам еще нужна? — передо мной лишь пустое кресло директора. Ищу глазами по кабинету и вижу Олега, стоящего у окна. Он рассматривающего ночное футбольное поле. Прокашливаюсь и повторяю свой вопрос.
— Олег Юрьевич, я вам еще нужна?
Ноль реакции.
Ах так! Ну и ладно.
В два шага преодолеваю расстояние до стола Олега и хватаю первый попавшийся чистый лист формата а4 и ручку. Написать заявление получается за минуту.
Впечатываю Олегу в грудь это заявление и шагаю прочь. Надоело. Взрослые люди, а играем в детский сад. Ни поговорить, ни высказать ничего, один игнор.
— Что это? — впервые за вечер Титов обращается именно ко мне. Больше в кабинете никого нет. Вряд ли он это спрашивает у зеленого фикуса, стоящего на подоконнике. Мне приходится остановиться и развернуться.
— Заявление. По собственному. Там все написано.
Он устало потирает ладонью глаза. Только сейчас замечаю, как трясутся у Олега руки. Вижу, как морщины вокруг глаз стали глубже. Он устал. Вижу, как сильно вздымается его грудная клетка. Он как бомба замедленного действия.
— Тебя не уволить надо, а … Я даже не знаю, что с тобой сделать надо, Яна! Ты хоть представляешь, что ты мне сегодня сказала? Представляешь? ТЫ сказала, что вот тот русоволосый мальчик, с которым я играл в приставку две недели, с которым собирал электрический конструктор, ребенок, который называл меня железным человеком — это мой сын. Ты сказала, мать твою, что у меня есть сын. Которому семь лет уже. Целых семь, Яна! Не день, не месяц, а семь долбаных лет! Да, мне плевать на твое заявление. Хочешь уходить, потому что я не прыгаю до потолка и не ношу тебя на руках от счастья? Да, пожалуйста, — Олег хватает ту же самую ручку и ставит на моем заявлении свою большую размашистую роспись, — Вот, пожалуйста! Довольна? Отработаешь две недели и свободна.
— Олег, — хочу подойти ближе к нему. Сказать, что понимаю его чувства. Сказать как я перед ним виновата. Но словесный поток Олега несется дальше:
— Что ты заладила — Олег, Олег. Что? Если тебе есть что сказать еще, так говори! Говори, как вернешь мне пропущенные годы с сыном. Как вернешь мне его пропущенные дни рождения. Первые шаги, первое слово. Как мне жить, зная, что я не видел, как родился мой сын. Или что я не водил его в детский сад, не видел, как он стал первоклассником. Говори мне, черт возьми! Как мне это принять? Как мне тебя понять? — на последних словах Олег прям кричит. Рвет мое заявление и гонит меня прочь, — Убирайся, Яна! Убирайся отсюда!
