Монто.
Я подняла руку, поправила гобелен. Платье мое давно стало мокрым от пота, хоть выжимай, сердце толкалось в горло, мечтая выскочить на свободу. Пальцем правой ноги я нащупала острый камешек на дороге и удивилась, что еще что-то могу ощущать своими ступнями.
— То есть там, в лесу, — медленно произнесла я, припоминая, как гномы рьяно обследовали все, что люди с испугу побросали, и что при этом говорили, — вы просто… взяли чужой товар?
— Он уже наш, — возразил Монто, и вот теперь его голос звучал обиженно. — Он наш, как только его хозяин его бросил.
— Каждый раз такое, — хохотнул Сомро. — Но таковы законы Астри.
— Только мы должны уплатить с проданного подати в треть стоимости.
— Грабеж. Да хранят великие силы короля, — согласился Сомро.
— Все, что ты там взяла, в лесу, теперь твое, — терпеливо объяснил Монто. — Но если будешь это продавать…
— Подати, да, мне придется заплатить подати, я поняла. — У меня камень упал с души, хотя суммы налога, конечно, с продажи пряностей будут огромными. Но мне ни в коем случае нельзя начинать свою жизнь здесь с вызова местным законам — пока я не разберусь, есть ли у меня легальные методы и лазейки. Очень может быть, что их нет.
Мы пошли дальше. Меня не то что обеспокоило то, что я узнала, но заставило серьезно задуматься. Все же по базовому образованию я была юристом, прекрасно знала, насколько сильно могут отличаться законы разных стран — и насколько они отличались до того, как мировое сообщество договорилось, что считать преступлением, что нет. Но это произошло спустя три-четыре века после эпохи, в которой я оказалась. Здесь и сейчас мне нужно быть особенно осторожной, чтобы случайно не совершить такое злодейство, за которое меня приговорят без права на обжалование и помилование. Намного осторожней, чем в Комстейне, если я намерена как-то устраивать свою жизнь, а не просто избегать тычков и побоев.
Трактир «У старого моряка» приютился на небольшой оживленной площади, и гномы со свойственной им непосредственностью окружили нас, наперебой предлагая выпить с ними пива. Среди собравшихся и здесь были женщины, что я отметила как добрый знак. В то время как в Комстейне не церемонились даже с аристократками, в Астри никто не косился на женщину, посмевшую не то что встать в один ряд с мужчинами, но еще и высказать свое мнение.
Да, мнение высказывали обо мне. Пока Монто и Сомро обнимались с приятелями, я услышала о себе — о людях — немало нелестного. Да, люди платят налоги, но от гномов держатся как можно дальше; да, среди них есть приятные собеседники, но сколько же гонора у людей; да, людские общины себя содержат, но видели бы вы, как они смотрят на гнома, который осмеливается в праздник Покровительницы работать; а уж что люди говорят о гномках — стыдно и рассказать.
Как похоже на переехавших в другую страну — и оставшихся за пределами родины все равно на ней. Я ничего не знала об Астри, но того, как со мной обошлись люди и гномы, для простенького сравнения было достаточно. Разве что такие же бесправные оборванки, как я, делились со мной куском хлеба, и то не все, гномы же не замечали, какое я ничтожество.
Мой выбор был очевиден.
— Да будет процветание в твоем доме, добрый господин, — поклонилась я вышедшему на крыльцо трактира седому гному. Неизвестно, откуда у меня выскочило это приветствие — так же, как и знание того, что я умею читать, и слова на высоком наречии. Кто ты, Эдме? — Твои сыновья помогли мне в лесу.
Гном кивнул. Некоторое время он рассматривал меня, хмурясь, и я уже подыскивала слова, чтобы он хотя бы не гнал меня с порога, но гном вдруг рассмеялся, несколько раз хлопнул в ладоши:
— Ничего спрашивать у тебя даже не стану. Эй, парни, кончай болтовню! А ну за работу! — и снова повернулся ко мне: — Раз приехала, такова воля силы.
Я спрятала улыбку. Великой Силы мне только недоставало в довершение ко всему.
— Пойдем, — пригласил меня гном. Я обернулась — Сомро и Монто занялись телегами и лошадьми, прочие гномы вернулись к своим делам. — Зови меня Бенко. Есть у меня для тебя комнатка… пойдем, пойдем.
Я оказалась в обеденном зале. Солидные столы, крепкие деревянные стулья, повсюду сухоцветы. Я остановилась, рассматривая зал. Стойка, у стены шкаф, на котором теснятся разных размеров деревянные кружки, по соседству — шкаф с небольшими бочонками, несколько здоровенных бочек чуть поодаль. Надежно и добротно выглядит, придраться не к чему, и…
— Бенко, — позвала я, — а у тебя нет для меня работы? Не смотри, что я маленькая, я сильная. И работы я не боюсь.
— Пфух! — Бенко изобразил дуновение ветра. — И нет тебя. Куда тебе работать? Сколько лет-то тебе?
— Девятнадцать, — я расправила плечи, грудь предательски перекосилась. Баланс ее нарушился бесповоротно, но после всех злоключений неудивительно. — Меня зовут Эдме. И… я действительно… была… ну…
— А об этом, — Бенко многозначительно свел брови, — просто молчи. Поняла? Все, то уже не твоя забота. Точно к людям не хочешь? У них селения свои, хозяйства свои, с нами они не очень-то якшаются.
— Не хочу, — ответила я решительно и понадеялась, что вышло искренне. — Я приехала в Астри и хочу жить как вы. Иначе… я осталась бы в Севержене.
Бенко провел меня по широкой крепкой лестнице на второй этаж, показал, что здесь у него комнаты для постояльцев, а там, с другой стороны, хозяйские помещения. Но мы поднимались на третий этаж, в мансардочку, потолки были низкие даже для меня, и я умудрилась приложиться головой о какой-то выступ.
— Осторожнее, — заметил Бенко, — но потом привыкнешь. Вот тут и располагайся. Хочешь работать — дам работу. В трактире поможешь, комнаты уберешь, потом Орана, жена моя, тебе все расскажет. Платить тебе буду три дуката в неделю. Согласна? И стол со всей прислугой будет за мной.
Три дуката — это мизер. Но у меня есть крыша над головой и еда. И люди… гномы, которые сделали мне добро, ничего не прося взамен.
— Спасибо, — сказала я и отвернулась, чтобы Бенко не заметил, как из моих глаз побежали благодарные слезы.
Глава 14
Моя безумная жизнь, бесправная, то арестантская, то бродячая, и неизменно полуголодная, кончилась. Дни полетели один за другим, с рассвета и до заката. Работы в трактире Бенко оказалось невпроворот, я добиралась до кровати и падала полумертвая.
Вставала я — могла бы сказать —
