нашей истины».[488]
Так говорит Тертуллиан-католик. Но в конце жизни, когда его собственная ревность заставила его порвать с ортодоксальной общиной, он отверг ее и заклеймил как церковь всего лишь «душевных» христиан. Он присоединился к монтанистскому движению, последователи которого называли его «новым пророчеством», заявляя, что вдохновлены Святым Духом. В это время Тертуллиан начал проводить различие между внешней церковью и иным, духовным видением церкви. Теперь он отождествляет церковь не с организацией, но с духом, освящающих ее членов, и высмеивает ортодоксальную общину как «церковь множества епископов»:
Поскольку церковь сама, собственно и преимущественно, есть дух, в котором пребывает Троица единого божества, Отца, Сына и Святого Духа… Церковь собирается там, где Господь определяет это — духовная церковь духовных людей — а не церковь множества епископов![489]
Что побуждало инакомыслящих христиан сохранять и развивать столь непрактичные описания церкви? Были ли эти видения «на воздухе» вызваны их интересом к теоретической спекуляции? Напротив, иногда их мотивы были традиционными и полемическими, а иногда политическими. Они были убеждены, что «видимая церковь» — вселенская сеть ортодоксальных общин — или заблуждалась с самого начала, или впала в заблуждение. Истинная церковь была «незримой»: только ее члены чувствовали, кто принадлежит, а кто не принадлежит к ней. Инакомыслящие противопоставляли свою идею незримой церкви претензиям тех, кто заявлял, что представляет вселенскую церковь. Через тысячу триста лет Мартин Лютер поступил так же. Когда его преданность ортодоксальной общине сменилась критикой, а затем и отрицанием, он начал утверждать, вместе с остальными деятелями протестантской реформации, что истинная церковь «незрима», то есть не идентична католицизму.
Гностик, автор Свидетельства Истины согласился бы с Лютером и пошел бы дальше. Он отвергает как ошибочные все признаки церковного христианства. Послушание клерикальной иерархии заставляет верующих подчиняться «слепым поводырям», власть которых исходит от злобного создателя. Следование правилу веры пытается ограничить всех христиан низшей идеологией: «Они говорят: Даже если ангел спустится с неба и будет проповедовать вам сверх того, что мы проповедовали вам, пусть будет ему анафема!»[490] Вера в обряды демонстрирует наивное и магическое мышление: ортодоксы совершают крещение как обряд посвящения, гарантирующий им «надежду спасения»,[491] веря, что только принявшие крещение, «вводящее в жизнь».[492]
Против подобной «лжи» автор-гностик заявляет, что «это является истинным свидетельством. Когда человек познает себя самого и Бога, который выше истины, он будет спасен».[493] Только те, кто осознал, что они жили в неведении, и научился, как освободить себя, открыв, кто они, испытывают просветление как новую жизнь, как «воскресение». Внешние обряды, наподобие крещения, становятся ненужными, ибо «крещение истины другое. Оно обретается через отказ от мира».[494]
Тем, кто претендует на исключительный доступ к истине, тем, кто следует закону и авторитету, кто уповает на обряды, этот автор противопоставляет свое видение: «тот, кто имеет силу отвергнуть их, свидетельствует, [что] он происходит из рода Сына Человека, имея силу обвинять их…».[495] Подобно Ипполиту и Тертуллиану, но радикальнее, чем любой из них, этот наставник превозносит половое воздержание и неучастие в хозяйственной жизни как признаки истинного христианина.
Другой открытый в Наг-Хаммади текст, Достоверное Слово, также нападает на ортодоксию. Автор рассказывает историю души, пришедшей с небес, из «полноты»,[496] но когда она была «брошена в тело»,[497] она испытала чувственное вожделение, страсти, ненависть и зависть. Аллегория ясно указывает на борьбу индивидуальной души против страстей и греха, хотя язык повествования предполагает и более широкое, социальное звучание. Оно связано с борьбой духовных, родственных душе (с которыми автор себя отождествляет), против тех, кто сущностно ей чужд. Автор объясняет, что некоторые, названные «нашими братьями», претендующие быть «христианами», в действительности чужаки. Хотя «слово было проповедано»[498] им, и они слышали «призыв»[499] и совершили поклонение, эти самозваные христиане «хуже язычников»,[500] которым простительно их невежество.
В чем гностик обвиняет этих верующих? Во-первых, что они «не разыскивают Бога»[501] Гностик понимает послание Христа не как предложение набора ответов, а как призыв заняться поиском: «ищи и разыскивай пути, по которым ты пойдешь, и нет иного дела, благого, как это дело».[502] Разумная душа стремится прозреть своим умом, и постигнуть своих родных, и получить знание о своем происхождении с тем, чтобы… получить то, что ей принадлежит.[503]
Каков результат? Автор говорит, что она достигает восполнения:
… душа же разумная потрудилась, вопрошая. Она получила знание о Боге, она мучилась, разыскивая, страдая в теле, направляя свои стопы к благовестникам, получая знание о Неисследимом… упокоилась в Покоящемся, возлегла в брачном чертоге, вкусила от пиршества, которого алкала, приняла от бессмертной пищи, нашла Того, Кого искала.[504]
Гностики следуют по ее пути. Но не-гностики «не ищут»:
Эти же, невежественные, не ищут Бога… они не разыскивают Бога… безрассудный человек слышит призыв, но остается незнающим о месте, в которое его призвали. И он не спросил во время проповеди: «В каком месте храм, в который я войду поклониться своей надежде?»[505]
Те, кто просто верит услышанной проповеди, не задавая вопросов, и принимают предложенное поклонение не только сами остаются невежественными, но «если они находят иного, спрашивающего о своем спасении»,[506] они действуют немедленно, чтобы заставить его замолчать.
Во-вторых, эти «враги» считают себя самих «пастырями» души:
… Они не поняли, что у нее духовное, незримое тело. Думая: «Мы ее пастырь, пасущий ее», — они не поняли, что она знает иной путь, скрытый от них, о котором ее истинный пастырь научил ее в знании [гнозисе]…[507]
Употребляя распространенный термин, обозначающий епископа (поймен, «пастырь»), автор, очевидно, упоминает духовенство: они не знают, что у христиан-гностиков есть прямой доступ ко Христу, истинному пастырю души, и они не нуждаются в их руководстве. Тем более эти притворные «пастыри» не осознают, что истинная церковь это не видимая церковь (община, которую они возглавляют), но «у нее духовное, невидимое тело»[508] — то есть она включает только духовных. Только Христос и они сами знают, кто они. Более того, эти «чужие» позволяют себе вино и половую активность подобно язычникам. Чтобы оправдать свое поведение, они подавляют и клевещут на тех, кто достиг гнозиса и практикует полное воздержание. Гностик объявляет:
… мы опозорены в мире, и нет нам заботы о них, когда они злословят нас, и забываем о них, когда они проклинают нас, стыдя нас в
