объявляет, что те, кого он называет еретиками, находятся вне церкви. Все, кто отвергает его версию христианской веры, это «лжеучителя, худые растлители и лицемеры», говорящие «к толпе ради тех, кто принадлежит к церкви, которых они сами называют кафоликами и церковниками».[474] Ириней говорит, что стремится «обратить их к церкви Божьей»[475] — поскольку считает отступниками, худшими язычников.
Христиане-гностики, напротив, считают, что истинную церковь отличает от ложной не отношение к духовенству, а уровень понимания ее членов и их взаимоотношения друг с другом. Откровение Петра утверждает, что «те, кто от жизни… утверждены на прочном основании»,[476] и это позволяет им отличать истину от лжи. Принадлежа к «другой, оставшейся части, которую Я призвал к знанию [гнозис]»,[477] они не пытаются господствовать над другими и не подчиняются епископам и дьяконам, «безводным рвам». Вместо этого они участвуют в «мудрости братства, действительно существующего, то есть единства духа с единством происхождения в общении».[478]
Второе Слово великого Сифа точно так же заявляет, что истинную церковь отличает единство с Богом и друг с другом ее членов, «тех, кто соединен дружбой друзей всегда, и они вообще не знают ни вражды, ни зла. Они же едины благодаря Моему знанию в слове с миром, пребывающем в совершенстве с каждым и в них всех».[479] Их отличает близость отношений, «духовный брак», поскольку они живут «Отцовстве, и Материнстве, и братстве разумном, и премудрости»,[480] любя друг друга как «единодуховные и Мои братья товарищи в Духе».[481]
Такие неземные видения «небесной церкви» остро противоречат приземленному изображению церкви, которое предполагают ортодоксальные источники. Почему авторы-гностики избегают конкретики и описывают церковь в образных и фантастических выражениях? Некоторые ученые считают это доказательством, что они мало понимали в общественных отношениях и не заботились о них. В своем недавнем обширном исследовании раннехристианской церкви Карл Андерсен называет их «религиозными солипсистами», заботившимися только о своем индивидуальном духовном развитии и безразличными к социальным обязательствам церкви.[482] Но процитированные выше источники показывают, что гностики определяли церковь исключительно в понятиях взаимоотношений между ее членами.
Ортодоксальные писатели описывали церковь в конкретных выражениях, поскольку принимали status quo, то есть подтверждали, что реальная община, собранная для богослужения, была «церковью». Христиане-гностики не принимали этого. Противостоя в церквях тем, кого считали невежественными, гордыми или своекорыстными, отказывались соглашаться, что вся община верующих без разбора составляет «церковь». Отделяясь от большинства по таким вопросам, как ценность мученичества, они стремились разграничить массу верующих и тех, кто действительно обладал гнозисом, то, что они называли имитацией или подделкой, и истинную церковь.
Рассмотрим, для примера, как определенные разногласия с другими ортодоксами даже Ипполита и Тертуллиана, двух ярых ненавистников ереси, заставили пересмотреть свое определение церкви. Ипполит разделял со своим учителем Иринеем представление, что церковь является единственной носительницей истины. Подобно Иринею, Ипполит определял, что истина это то, что апостольская преемственность епископов обеспечивает на основании канона и церковного учения. Но когда дьякон Каллист был избран епископом его церкви в Риме, Ипполит неистово протестовал. Он опубликовал скандальную историю, пороча репутацию Каллиста:
Каллист был рабом Карпофора, христианина, работавшего в императорском дворце. Каллисту, как верующему, Карпофор доверил значительную сумму денег и приказал принести доход банковской деятельностью. Тот взял деньги и начал дело в так называемой палате Рыбного рынка. Время шло, немало вкладов было доверено ему вдовами и братьями… Каллист, однако, растратил деньги и обанкротился.[483]
Услышав об этом, Карпофор потребовал отчета, но, — сообщает Ипполит, — Каллист скрылся: «найдя в порту судно, готовое к плаванию, взошел на борт, намереваясь плыть туда, куда оно отправится».[484] Когда его хозяин последовал за ним, Каллист понял, что попался, и в отчаянии выбросился за борт. Спасенный помимо своей воли моряками под одобрительные крики толпы на берегу, Каллист был передан Карпофору, возвращен в Рим и помещен на ручные мельницы. Очевидно, Ипполит пытался объяснить, почему Каллист подвергся пыткам и заключению, поскольку многие считали его мучеником. Ипполит, напротив, утверждал, что он был преступником. Ипполит также возражал против его представлений о Троице, считал поразительно «слабой» его политику длительного прощения сексуальных грехов и осуждал Каллиста, бывшего раба, за разрешение верующим сожительства с рабами, которое тот признавал законным браком.
Но Ипполит оказался в меньшинстве. Большинство римских христиан уважало Каллиста как учителя и исповедника, одобряло его политику и избрало его епископом. Теперь, когда Каллист возглавил Римскую церковь, Ипполит решил порвать с ней. В ходе этого он обратил против епископа те самые полемические приемы, которыми Ириней научил его пользоваться против гностиков. Как Ириней выделял некоторые группы христиан как еретические и называл их по именам их наставников («валентиниане», «симониане» и т. д.), так Ипполит обвинил Каллиста в ереси и назвал его последователей «каллистианами» — как будто они были сектой, отделившейся от «церкви», от имени которой якобы выступал сам Ипполит.
Как мог Ипполит оправдать свои заявления, что он представляет церковь, нападая с несколькими сторонниками на огромное большинство Римской церкви и ее епископа? Ипполит объяснял, что большинство «самозваных христиан» было неспособно жить в соответствии со стандартами истинной церкви, «общины живущих в святости». Подобно своим противникам, гностикам, отказавшись отождествлять церковь с ее официальной иерархией, Ипполит описывает ее в понятиях духовных качеств ее членов.
Тертуллиан продемонстрировал еще более драматический пример. Пока он считал себя «христианином-католиком», он определял церковь так же, как Ириней. Сочиняя работу О прескрищии против еретиков, Тертуллиан провозгласил, что только его церковь обладает апостольским правилом веры, почитает канон Писания, и только ее иерархия имеет подтвержденную апостольскую преемственность. Подобно Иринею, Тертуллиан обвиняет еретиков в нарушении каждого из этих пределов. Он жалуется, что они отказываются просто уверовать и принять правило веры, как другие. Вместо этого они заставляют других поднимать богословские вопросы, на которые не знают ответов, и всегда готовы сказать, и искренне, об определенных положениях своей веры «это не так», и «я понимаю это иначе», и «я не принимаю этого».[485]
Тертуллиан предупреждает, что подобные вопросы ведут к ереси: «Это правило, установленное… Христом, не вызывает у нас никаких вопросов, — их выдвигают только ереси, и эти вопросы создают еретиков!»[486] Он указывает, что еретики не ограничиваются Писаниями Нового Завета: они либо добавляют другие произведения, либо ставят под сомнение ортодоксальное истолкование ключевых текстов.[487] Затем он осуждает еретиков как «лагерь мятежников», отказывающихся подчиниться авторитету епископа. Настаивая на строгом порядке послушания и подчинения, он заключает, что «свидетельства нашей строгой церковной дисциплины умножают доказательность
