Он понял, что сказал глупость.
— Нет, конечно. Просто мы с ума сходим, ее разыскивая.
— Никаких пропавших женщин. Пока меня интересует имеющийся здесь мужчина. И я хотела бы отдать ему последний человеческий долг, основательно расследовав его смерть.
Джимми понял намек и попятился. Еще один из группы экспертов трудился, вкладывая в пакеты и снабжая этикетками все, что удавалось поднять или отскрести с пола и со стен. Джимми увидел груду бумажных мешков: с разбитой рюмкой, обгорелой сковородкой, пустой водочной бутылкой и почерневшими столовыми приборами.
Рядом с ним оказалась женщина с пластиковым пакетом для улик.
— Мы нашли в бардачке права и документы на аренду машины. Прокоптились, но целы.
Джимми поднес пакет к свету и с трудом разобрал: «Эдуард Джейкоб Тимберленд». Ему стало грустно. Когда знаешь имя, к человеку относишься по-другому, он уже не совсем чужой. Джимми окликнул патологоанатома:
— Проф, мне надо в отдел. Когда у вас будет готов рапорт?
Она не оторвалась от осмотра.
— После завтрака. Я пришлю по связи, а к полудню буду доступна, если вы захотите поговорить лично.
— Спасибо.
Он бы очень хотел поболтать, например, за кофе. Как знать, что бы из этого вышло… Джимми махнул рукой на прощание.
В ответ ему что-то пробурчали. Он уже выходил из сарая, когда услышал задорный ответ профессора:
66
Гидеон с бьющимся сердцем вставил в плеер старую кассету.
Женщина, возникшая на экране, мало походила на его любимую мать. Он ожидал увидеть красавицу с венецианского видео. Смешливую, полную жизни. Но не это.
Она сидела на больничной кровати, опираясь на гору подушек. Судя по ракурсу, снимала себя сама. Лицо — обтянутый кожей череп, преждевременно поседевшие тонкие волосы и измученный взгляд по-красневших глаз.
Мэри Чейз, улыбавшаяся сыну через монитор и годы, была близка к смерти.
«Гидди, мой милый. Мне будет так не хватать тебя. Я надеюсь, тебя ждет долгая и очень счастливая жизнь, и ты узнаешь, сколько радости приносят дети. С твоим рождением моя жизнь стала полна. Мне ничего больше не хотелось, только чтобы ты, я и твой отец были счастливы вместе. — Она переждала нахлынувшие эмоции. — Дорогой, этому не суждено случиться. У меня осталось не так много времени, но я должна что-то сказать тебе, поэтому оставляю это сообщение до времени, когда ты станешь старше, достаточно взрослым, чтобы увидеть меня в таком состоянии и не испугаться».
Гидеону пришлось вытереть слезы. Он впервые осознал, что ему не позволяли видеть мать в ее последние дни, в период, когда она была так ужасно истощена. Мэри Чейз тоже плакала, протягивая руку к своему единственному сыну.
«Гидди, никто, кроме тебя, не видел и не увидит этой записи. Ни твой отец, никто. Только ты. Я должна сказать что-то тебе лично, и твой отец уважает мое желание. Он хороший человек и любит тебя больше, чем ты думаешь. Я надеюсь, вы позаботитесь друг о друге, когда меня не станет. — Она потянулась к тумбочке, поднесла к пересохшим губам стакан воды и заставила себя храбро улыбнуться».
Гидеон улыбнулся в ответ. Он тосковал по ней. Сильнее, чем признавался даже самому себе.
Мэри Чейз закончила свое письмо из-за края могилы, договорила слова, обращенные к сыну, которого так и не увидела взрослым. И закончила тем, что всегда говорила ему, выключая лампочку и целуя его на ночь: «Ничего не бойся, милый. Я люблю тебя и всегда буду с тобой».
По экрану замелькала серая пыль, шумно включилась перемотка. Гидеон тупо смотрел на пустой экран, еще не оправившись от только что пережитого удара.
67
В три часа ночи Джимми Доккери оказался перед рабочим столом Меган Беккер с кружкой горячего кофе в руках.
— У вас найдется минутка, босс?
— Конечно. — Она махнула ему на стул. — Что надумал?
Он устало сел.
— Тот парень, что погиб в фургоне…
— Тимберленд.
— Ну, да.
— Не бойся, я не пошлю тебя разговаривать с его родителями. Этим займутся столичные. Они связались с родными после того, как мы установили его золотой «Америкэн экспресс».
— Я не про то.
— Тогда что?
Он глубоко вздохнул и отхлебнул кофе, чтобы ус-покоиться.
— Пожар все смешал. Недостает частей тела, возможно, оторванных взрывом, кожа расплавилась. И голова как большой черный шар. Все не так.
Она поняла. Он потрясен и не хочет говорить о пережитом с коллегами-мужчинами.
— Ты хочешь, чтобы я устроила тебе встречу с психиатром?
Он обалдело уставился на нее.
— Джимми, я еще училась, когда попала на самоубийство. Человек бросился под поезд. Я сутками не спала. И в конце концов оказалось, что разговор с мозгоправом действительно помогает.
— Спасибо, но я не то хотел сказать. Я о том, что все выглядело не так. Не так, как должно было.
— Как это? — заинтересовалась она.
Он вдруг засомневался, не выставит ли себя дураком.
— Через несколько часов проф представит рапорт. Может, стоит подождать?
— Нет, продолжай, Джим. Если у тебя есть теория или хотя бы смутная догадка, я должна знать.
— Ладно. — Он поставил локти на стол. — Место, место, место, понимаете?
Она не поняла.
— Знаете, как говорят агенты по недвижимости: местоположение — это самое главное.
Она кивнула, еще не понимая, к чему он ведет.
Джимми попытался объяснить.
— Вот у вас есть жилой фургон, дом, который путешествует вместе с вами. В нем можно попасть куда угодно. В нем есть все, что нужно для жизни. Но вы зачем-то прячетесь в сарае. В здании вдали от всех наезженных дорог. Ручаюсь, о его существовании даже местные не все знают.
Она подхватила мысль:
— Действительно, странно. Сарай — не подходящее место для жилого фургона.
Джим немного расслабился.
— Да, так это первое. И еще, этот Тимберленд был из самых верхов. Богатенький, сын лорда, да?
— Верно.
— Если такой парень берет винтажную тачку, чтобы прокатить новую подружку, что еще он захватит в дорогу?
Она задумалась.
— Легкие напитки, закуску, может быть, еду. Пожалуй, шампанское, может, бутылку розового или охлажденного белого, приличные бокалы. — Она разогналась. — Пледы и корзину для пикника, солнечные очки, может, подарок для нее.
