Спальня выглядела паршиво: дешевый шкаф, стойка для одежды из нержавеющей стали, на которой висит несколько рубашек и форма, на прикроватной тумбочке у постели пластиковый пакет от молока и настольная лампа из «ИКЕА» в стиле «Арстид» с разорванной цепочкой выключателя, замененной на болтающийся шнурок. Пустые стены выкрашены в гнетущий светло-табачный цвет. Темная штора закрывала выходящее на улицу окно. Светильник из «ИКЕА» все еще горел. На столике валялась мятая пачка сигарет «Монте-Карло», спички из «Шутерс», бара на Мейн-стрит, в одном квартале отсюда, и пустая бутылка в сорок унций[61]от солодового пива с апельсиновым вкусом «Сент айдс».
Сирз заранее надел хирургические перчатки. Из кармана ветровки он вытащил заправленный «НовоЛог ФлексПен»[62], снял колпачок и левой рукой осторожно сдвинул подбородок Хаггинса в сторону. Тот застонал, пустил газы, засучил ногами, но не проснулся. Сирз с удовлетворением отметил, что Хаггинс небрит. След от иголки останется незаметным под густой щетиной, да еще при таких крупных порах и следах от старых порезов бритвой. Состояние кожи на лице Хаггинса напоминало пиццу.
Сирз установил рычажок на максимальную дозу, осторожно пощупал кожу Хаггинса под челюстью, чтобы найти артерию, и воткнул в нее очень тонкую иглу. Хаггинс даже не дернулся. Сирз держал иглу в артерии ровно шесть секунд, пока не убедился, что ввел весь инсулин, потом осторожно извлек иглу, аккуратно завинтил колпачок и некоторое время постоял, глядя на невинную жертву.
Уже много лет Сирз знал, что, когда дело доходит до убийства, терпение является важным достоинством и определяет успех — только так можно рассчитывать, что ни у кого не возникнет подозрений. Большинство убийц попадаются из-за того, что начинают торопиться, оставляют что-то на месте преступления или забывают детали первоначального плана.
Тот факт, что смерть Уильяма Хаггинса будет оставаться тайной для всех еще не менее двенадцати часов, за которые все улики исчезнут, значения не имел; Сирз считал, что должен действовать со своей неизменной тщательностью, даже если гибель жертвы не привлечет ничьего внимания. Для Сирза любая смерть — пусть даже речь шла о самом незначительном человеке — была важна. Поэтому он ждал.
«НовоЛог» — быстродействующий препарат, и уже через десять минут стали заметны первые признаки: попавший в мозг инсулин отправил Хаггинса в гипогликемический шок, как только содержание сахара в крови стало падать. На лбу жертвы выступил холодный пот, затряслись конечности, появились легкие конвульсии. Сирз положил палец на сонную артерию Хаггинса. Пульс стал неистовым, началась тахикардия.
Хаггинс застонал, вздрогнул, и его вырвало. Глаза широко раскрылись, но видны были только белки. После нескольких сильных конвульсий Хаггинс неожиданно затих. Его сфинктер расслабился, и воздух наполнился запахом человеческих испражнений. Путь от мертвецки пьяного до обычного мертвеца Хаггинс проделал за одиннадцать с половиной минут.
Сирз внимательно оглядел комнату, но не нашел никаких улик. Тогда он проверил себя. Никакие жидкости умершего Хаггинса на него не попали. На нем были надеты одноразовые хирургические бахилы и бумажная шапочка. Он не оставил следов, и ни у кого не возникнет подозрений.
Сирз отвернулся от свежего трупа и вышел из комнаты. Он обошел квартиру, ни к чему не прикасаясь. Окна оставались закрытыми, а Хаггинс был настолько пьян, что не стал включать кондиционер в столовой, или тот попросту не работал. В любом случае в квартире к полудню будет настоящее пекло, и мясные мухи займутся делом, их первые личинки появятся в ближайшие шесть часов.
Если в течение одного-двух дней никто не станет интересоваться местонахождением Хаггинса, именно запах, который начнет просачиваться в магазин скобяных изделий, привлечет к нему внимание, но к этому моменту труп превратится в нечто ужасное. Сирз в последний раз осмотрел комнату и взглянул на наручные часы. Два часа ночи. Бары закрываются. На улицах будет много народу, в толпе несложно раствориться, а патрульные машины сейчас контролируют места вроде ночного клуба в двух кварталах к югу от площади, где стоит здание суда. Сирз сыграет роль страдающего от бессонницы туриста, который возвращается в гостиницу, где его ждет бесплатный завтрак; он коммивояжер компании — поставщика медицинского оборудования, как и написано в его визитной карточке.
Сирз подошел к задней двери, осторожно снял кусочек клейкой ленты, не позволявшей ей закрыться, и спустился по деревянной лестнице во двор, где принимали товар для скобяного магазина. Он не стал стирать отпечатки пальцев с ручки двери. Участки со стертыми отпечатками всегда представляют опасность. Пара пятен не вызовет подозрений, если копы вообще решат снимать отпечатки пальцев.
Он несколько мгновений подождал у подножия лестницы, снял хирургические перчатки и бумажные бахилы и засунул их в карман куртки. Затем неторопливо пересек маленький дворик и очутился в выходящем на Айзек-стрит узком пустом переулке. Сюда доносилось лишь эхо голосов и гудки машин со стороны бара в нескольких кварталах отсюда. Сирз зашагал по Айзек-стрит и вскоре свернул на Шестую авеню.
Пансион миссис Ротвелл, предлагавший постояльцам постель и завтрак, находился наискосок от массивного старого здания из красного кирпича, которое занимала средняя школа. Пансион расположился в старом особняке с мансардной крышей, словно сошедшем со страниц «Великолепных Амберсонов»[63]: дюжина комнат, стены, отделанные деревянными панелями, вытертые старые ковры на желтых, гладко отполированных полах из твердой древесины, антикварная мебель, во всяком случае с соответствующей претензией. Кроме того, в доме имелся закрытый внутренний дворик с клумбами, а в трех номерах — ванные комнаты. Сирз поселился в одном из них, на втором этаже, в самом конце коридора, откуда двустворчатые двери вели во дворик, что его вполне устраивало.
Сирз прошел на длинную узкую парковку возле дома и отпер багажник взятой напрокат в «Херце» машины. Вытащив пластиковый пакет средних размеров, он запер багажник и направился к дальнему концу парковки.
Свернув направо в темный переулок, Сирз принялся считать гаражи, пока не оказался перед старой металлической оградой, обозначавшей конец владений матери епископа. Он остановился, открыл пластиковый пакет и вытащил банку пропиточного масла с заранее надетым разбрызгивателем. Сирз обильно смазал петли ворот и задвижку, положил банку обратно в пакет и вошел во двор дома епископа. Где-то у соседей залаяла собака, издалека доносились автомобильные гудки, но в остальном вокруг царила тишина. Сирз посмотрел на часы. Было десять минут третьего.
Остановившись перед задней частью дома, он внимательно рассмотрел три мансардных окна третьего этажа: между двумя обычными находилось одно поменьше, с матовым стеклом. Из него падал слабый свет. Сирз решил, что, скорее всего, это ночник в ванной комнате. По обе стороны от него расположились темные спальни. На втором этаже Сирз также насчитал три окна, свет в них не горел. Судя по всему, епископ спал после длинного дня, проведенного в больнице с умирающей матерью.
