— Да! — Милана резко встала, прошла к шкафу. Стеклянные дверцы жалобно тренькнули. — Артура увезли в операционную. Вот! — Милана выудила из шкафа бутылку с ярко-зеленой жидкостью. — Я абсента купила в дюти-фри на обратной дороге, когда из Гамбурга летела. Самое оно! Давай стаканы!
Стаканы звякнули, соприкоснувшись. В них оказался не абсент.
— Господи, что это за гадость! — Милана с изумлением рассматривала этикетку.
— Это зубная паста с водкой! — выдохнула Светлана, когда вспомнила, как дышать.
— Мятный ликер, — вынесла, прочитав содержимое этикетки, Милана безжалостный вердикт. — Господи, в каком помрачении рассудка я была, когда покупала эту зеленую мерзость?!
Светлана, не спрашивая разрешения, залезла в ящик стола и выудила шоколадку.
— Знаешь, что? — Милана наполнила ядовито-зеленой жидкостью стаканы до половины. — Мы должны это мерзкое пойло выпить. Всю бутылку.
— Зачем?!
— Тогда операция у Артура пройдет успешно.
Светлана задумчиво посмотрела на стаканы.
— Тогда наливай до краев.
Когда мятного ликера осталось на самом донышке, в дверь постучали.
А потом дверной проем явил Марата Хасановича Ватаева собственной персоной. Он оглядел натюрморт и выгнул густую черную бровь.
— По какому поводу банкет?
— По поводу вашего увольнения.
Ватаев лишь хмыкнул, а Света, погрозив Милане пальцем, принялась спешно спасать положение.
— У Артура сейчас идет операция.
Марат внимательно посмотрел сначала на Свету, потом на Милану, которая демонстративно изучала этикетку мятного ликера, будто хотела найти там какие-то новые ингредиенты. Затем коротко кивнул и протянул к Милане руку.
— Ключи.
— От квартиры, где деньги лежат?
— От машины. Тебе нельзя сейчас за руль.
Свету даже не изумило это внезапное «ты» от Марата Милане. Она уже точно была уверена, что когда-то эти двое говорили друг другу — «ты». И гораздо более интимные вещи.
— Я и не собиралась садиться за руль, — фыркнула Милана. — Я что, идиотка, что ли?
— Ключи, — все тем же тоном повторил Ватаев, не убирая протянутой руки.
— Я не Арчи пять лет назад! — рявкнула Милана. — Я соображаю, что делаю!
— Ключи, — в третий раз повторил Марат. Его огромная ладонь двинулась, шевельнулись пальцы, призывая вложить в них ключи от автомобиля.
Вместо этого Милана продемонстрировала ему средний палец с ярко-алым маникюром. Марат вздохнул и обернулся к Свете.
— Светлана Анатольевна, будьте так любезны, достаньте из сумочки Миланы Антоновны ключи от машины и передайте их мне.
— Светка, не смей!
Но Света встала, прошла к шкафу, достала оттуда сумочку Миланы и выудила ключи.
— Вот.
— Благодарю вас, — Ватаев удивительно ловким движением забрал у Светланы ключ и убрал его в карман брюк. — Вы изумительно здравомыслящий человек, Светлана Анатольевна.
— Я вас уволю к черту завтра обоих! — прошипела Милана.
— Зачем же увольнять, — медленно протянул Ватаев. — Казните. Прямо завтра с утра на главной площади посредством отрубания головы. Королева долбанная, — последнее он произнес тихо. Света услышала. Насчет Миланы не была уверена. А потом добавил громче. — Десять минут даю на то, чтобы допить этот ополаскиватель для рта, а потом развезу вас по домам.
* * *
Артур как в воду глядел. Снять повязку хотелось так, что впору просить, чтобы руки связали. А ведь минуло всего два дня после операции. Сама операция прошла на удивление обыденно. Только очень длительно по времени. А так — дали наркоз, после которого, спустя восемь часов, Артур пришел в себя. Никаких изменений в себе не ощутил. Кроме повязки на глазах.
Оперирующий хирург был преисполнен умеренного оптимизма. Утверждал, что все поставленные задачи выполнены на сто процентов. А дальше — дальше уже индивидуальная реакция организма. Его, Артура, организма.
А организм объявил бунт.
Совершенно пропал аппетит. Бессонница. Дикая вялость и апатия. И желание снять повязку. Даже сдернуть! Три недели. Три! Как он выдержит?!
А еще по какой-то странной, непонятной причине Артур вдруг стал испытывать моторную неуверенность. Он за три года слепоты привык ориентироваться в пространстве не визуально. На слух. На запах. На температуру. Запоминать расположение предметов вокруг. А теперь этот навык неожиданно дал сбой. Артур спотыкался. Врезался в предметы мебели. Один раз чуть не упал — хотя падать ему теперь категорически нельзя, это не раз и не два повторил ему его лечащий врач. Поэтому Артур теперь старался не слезать с кровати без крайней необходимости — только в душ, туалет, поесть.
Но что означает утрата этих, кажется, прочно закрепленных навыков? Что?! Значит ли это, что функция зрения восстановилась? Что Артуру больше нет необходимости ориентироваться на звук, запаха, температуру, запоминать расположение предметов? Что он может всю окружающую обстановку просто… увидеть? И его организм уже это знает — и отключает теперь ненужные навыки? Это так?! А если нет?..
Постоянно лежа в постели, можно сойти с ума. И Артур часами простаивает у окна. Он подробно расспросил медсестру о том, что видно из его окна. И теперь, стоя у окна и упираясь лбом в стекло, он представляет. Вон там, слева, еще один корпус. Большой. Синий. Десять этажей. К нему ведет дорожка, обсаженная деревьями. Клены. Чуть правее — серый корпус, там находятся хирургические отделения. Он всего в пять этажей, но площадью гораздо больше, чем тот, синий. И чем тот корпус, в котором находится Артур. Его корпус белого цвета, но из окна этого не видно.
Внизу — парковка. Не самая большая на территории медицинского комплекса, служебная, для автомобилей персонала. Но всегда заполненная — это тоже со слов медсестры. Артур представляет, какие автомобили стоят на этой парковке. Большие, маленькие, их цвет, модели. Каждый раз почему-то представлялась ярко-желтая маленькая машинка прямо под его окном.
Но хуже всего было ночью. Когда бессонница. И желание сдернуть повязку практически нестерпимо. А еще в голову лезут мысли. Всякие. Те самые, которые он когда-то, сразу после аварии, гнал от себя. Теперь же, наверное, пришло время откровенно поговорить самому с собой. Безо всяких посредников в виде психоаналитиков.
Он не может вспомнить, как жил до аварии. Такое странное, парадоксальное ощущение, что он не жил. Ну раз не может вспомнить отчетливо — значит не жил, так? Что он помнит? Как учился — в школе, в университете? Учился, но не помнит. Клубы? Не помнит или совсем смутно. Девушки? Тоже нет.
Конечно, он не мог все это не помнить. Не мог все это забыть. Скорее всего, дело было в том, что не хотел вспомнить. Там была одна пустота. Правда, помнил отчетливо, как ссорился с Миланой. Потому что за это стыдно до сих пор. Потому что это нельзя забывать.
