и в крепости спустили флаг.
– А что ж продолжают стрелять?
– Такие, как ты, стреляют, отдельные упрямцы, вас пара-тройка осталась. Сказано вам: уходите!
– Я так просто не уйду. Есть ещё время. И есть два ящика толовых шашек.
– Ты всё неправильно делаешь, только дурак не заметит, что в кресло что-то подозрительное запихнули.
– Дура, я подушечкой прикрою.
– Оставь в покое инструмент, он и так расстроен. На нём будет играть девушка, похожая на твою племянницу, и пассаж в левой руке будет даже лучше получаться, легче, воздушнее.
– Здесь не должно быть девушек другой расы.
– Какой расы? Лунной? Марсианской?
– Коммунистической.
– Ты безумен. Я ухожу от тебя, нет смысла здесь оставаться.
– Ну и уходи, бабам тут не место. Рояль пожалела. Разозлилась, что мебель испортил. Надо быть выше кастрюль и занавесок! Наша жизнь не должна оскверняться чужаками. Я не хочу, чтобы за этим столом обедал комиссар.
– Здесь поселят семьи, родятся дети.
– Какого чёрта! Это наша финская земля.
– Нет, не финская.
– А чья, дура?
– И не шведская. И не русская.
– Чья?
– Божья.
– Что-о?
– Спроси у своего нового собеседника.
– А, ты к Христу приревновала? Да, мы теперь часто общаемся, я его расстреливаю и сжигаю время от времени.
– Бери с него пример. Смирись и не ломай «Бехштейн».
– Не лезь под руку, а то я сам подорвусь. Ты не только дура – ещё и предательница. Какой может быть мир? Война до конца. Убирайся!
Обидевшись, Суоми выбежала, хлопнув дверью.
Арви заминировал рояль и собирался уже уходить, когда на лестнице послышались шаги. Он метнулся в угол и спрятался за занавеской: «Сейчас рванёт, обидно, что не успел выбраться, зато умру вместе с любимым домом».
Кто-то ходил по комнате, охал, шептал, причитал. Арви высунулся. Это вернулась Суоми, но она была совершенно материальная, с настоящими руками, ногами, синими глазками, кошачьими скулами и милым вздёрнутым носиком.
У Арви закружилась голова:
– Ты?
Милочка вздрогнула. С ужасом смотрела на Арви – это был тот самый человек, который больше двадцати лет назад расстреливал русских на Аннинских укреплениях. У неё подогнулись ноги, она упала в кресло. Арви схватился за голову. Ничего не происходило, взрыва не было. «Идиот, даже заминировать как следует не мог», – дохнуло и шепнуло откуда-то сверху.
Милочка поднялась с кресла.
– Сейчас сюда придёт отец.
– Пяйве?
– Босов.
Арви подошёл к Милочке не веря своим глазам, трогал её плечи и волосы:
– Так вот что. Так вот оно что. Моя Суоми русская, да?
– Вы про картину? Суоми Пяйве с мамы писал. Мама умерла. Меня нашёл отец.
– Что ты делаешь в нашем доме?
– Мне велели показать лучшую квартиру.
– Для комиссара?
– Я не знаю. Я плохо себя чувствую.
– Ты предательница. Тебя здесь любили.
– И я здесь всех любила, кроме вас.
– Где комиссар?
– Начальство на улице. Вас арестуют.
– Они тебя вперёд послали?
– Отец сказал проверить – что и как.
– Что ж, я племянника тоже на смерть посылаю. Так надо.
– Вы все страшные, загадочные, безумные люди.
– Кажется, идут. Значит, ты – Милочка. Я надеялся, что вас эвакуировали. Теперь будешь помогать рюсся?
– Убей меня. Тогда не получилось, сейчас убей.
– Как я могу убить любимую женщину? Я с тобой с детства беспрерывно разговариваю. Здесь всё заминировано. Полезай в окно. Там арка. Прыгай на неё, я за тобой…
Политрук и полковник Босов вошли в библиотеку семьи Канерва. Те же пурпурные занавески и рояль! На старого чекиста нахлынули воспоминания – нарисовалась эта большая комната, забитая весёлым народом. Много лет назад, почти в прошлой жизни, он, артист скромного театра, развлекал куплетами буржуазную публику. «Где вы все? Убежали? Кто теперь тут хозяин? Похоже, что я. Настала историческая справедливость. Каждый получил по заслугам!»
Босов сел за рояль, уронил пальцы на клавиатуру и взревел: «Балом правит Сатана!»
Политрук Говеных осторожно опустился в кресло.
Когда рвануло, Милочка и Арви уже спрыгнули на землю и шли на вокзал. Их никто не задерживал. Младший Тролле вдохновенно говорил Милочке, что обрёл, наконец, свою Прекрасную Даму и отныне всегда будет рядом: «Мы живём странной мистической жизнью и принадлежим как этому, так и иному миру, мы связаны друг с другом тайной!» Милочка не сразу поняла, что речь – о ней. Она поглядывала на Арви и всё больше убеждалась, что общается с сумасшедшим. Он говорил с ней и ещё с какой-то воображаемой женщиной, просил их не ссориться в его голове.
Город был неузнаваем, дома с выбитыми стёклами напоминали слепых нищих из книжек по искусству библиотеки архитектора Канерва, которая только что прекратила своё существование – обгорелые страницы кружились и падали в снег на мостовую. У вокзала Арви попросил обождать и пошёл в нужник. Милочка увидела группу финских военных, которые разговаривали с советскими. Она сказала им про безумного офицера. Прямо с толчка «свои» подхватили Арви под руки. Через несколько дней офицер Тролле был госпитализирован в психиатрическую лечебницу недалеко от Хельсинки.
Милочка осталась в Выборге, занятом советскими войсками, жила в своём доме у Папулы, к ней относились достаточно почтительно как к дочери павшего смертью храбрых полковника Босова. Правда, сказали, что «скоро придётся подвинуться» – видимо, пустить к себе переселенцев, но пока не трогали.
Осенью к ней пришла женщина из комиссии Управления по делам искусств и предложила «почитать популярные лекции для ознакомления широких слоёв населения с памятниками города».
Первая лекция планировалась в Доме отдыха 123-й дивизии, который был размещён в Монрепо. Милочку привели в главный зал дома барона Николаи. Он был забит гудящей, дымящей толпой. Вдоль стен стояли строительные кóзлы, на них – вёдра с краской и маляры, которые замазывали бурым нежную живопись начала девятнадцатого века. Видимо, от махорочного дыма Милочка упала в обморок. Лекцию пришлось отменить.
Часть четвёртая
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад…
А. С. Пушкин,
«Не дай мне Бог сойти с ума…»
Руна первая Фрау
Гусман отправляется на Мадагаскар
Фрау Гусман давно не получала новостей от Йозефа – он бросил писать ещё осенью. Судя по всему, деньги от господина Тролле тоже не приходили – хорошая женщина, помогавшая по хозяйству, перестала быть хорошей – она бесцеремонно рылась в ящиках письменного стола, где хранились документы, куда-то подевала все украшения фрау Гусман, грубо разговаривала, плохо кормила, в один прекрасный день забрала радиоприёмник, купленный Йозефом перед
