— Даже не верится, что ты заставила ее заткнуться, — говорю я Филиппе.
— Самой не верится. Но она разозлила меня. — Филиппа вздыхает. — Маме было бы за меня стыдно.
Филиппа оборачивается.
— Можно идти медленнее, она ушла. Слушай, Кэтрин, она чудовище. По-моему, у нее на самом деле проблемы с головой.
— Тебе не кажется, что она меня преследует? Я встречаю ее, когда меньше всего этого ожидаю. Это не может быть совпадением.
— Не знаю. Не исключено. Думаю, она никак не может смириться с тем, что ты больше не хочешь с ней дружить. — Филиппа поворачивается ко мне. — Но ты же не принимаешь все это близко к сердцу? Что она такое несет? Всю эту ерунду про Рейчел. Ты же знаешь, что она говорит полную ерунду.
— Трудно не принимать все это близко к сердцу, — возражаю я. — Потому что она во многом права. Я оставила Рейчел, я убежала. Это отмечалось даже на суде. Оказывается, эти парни вовсе не собирались никого убивать. Это случилось потому, что они испугались. Они запаниковали, когда я исчезла.
— Естественно! Ведь защита не могла сказать, что эти парни планировали убийство? Это был единственный шанс на оправдательный приговор.
Я оборачиваюсь и замечаю Элис, она идет в другую сторону.
— Но откуда она все это знает? Как ей удается задеть самую больную струну?
— Потому что она просто тварь, Кэтрин. А откуда знает — читала газеты, наверное, чтобы побольнее тебя задеть.
— Наверное. Но все равно она права. Я убежала. — Я твердо смотрю на Филиппу. — Я действительно убежала.
— Конечно, убежала, — отвечает она. — А что еще ты могла сделать?
— Я могла бы проследить, чтобы она так не напивалась.
— Могла бы. Но ты этого не сделала. И…
— Да, не сделала, — перебиваю я. — Я вообще должна была сделать очень многое. И знаешь, есть еще кое-что. То, в чем я никому не признавалась раньше.
— Что именно?
— Я разозлилась на Рейчел в тот вечер. Я очень злилась, что она тоже поперлась на вечеринку. Я не хотела, чтобы она шла. Там были мои друзья, а она вообще не любила всякие сборища. — Я всхлипываю.
Филиппа берет меня за руку и ведет к скверу. Мы садимся на скамью. Я закрываю лицо руками и плачу. Филиппа обнимает меня и терпеливо ждет, пока я успокоюсь.
— Прости, — говорю я. — В последнее время я все время плачу. Это глупо.
— Нет, плакать — это не глупо.
— Может быть, — соглашаюсь я. — Только знаешь, о чем я все время думаю? О том, что вся эта история с Рейчел — она мне на всю жизнь. Мне всегда будет так плохо и стыдно? Это мне в наказание за то, что она умерла, а я живу?
— Конечно, нет. — Филиппа качает головой. — Но объясни мне, почему тебе так стыдно? Я, наверное, чего-то не знаю, но я не понимаю, почему ты чувствуешь себя виноватой.
Не хочется продолжать этот разговор, но внезапно я понимаю, что мне надо все из себя выплеснуть, избавиться от этой душевной тяжести.
— Я очень разозлилась на Рейчел из-за того, что она пошла на вечеринку, — начинаю я. — Она никогда никуда раньше не ходила, вообще не любила такое времяпрепровождение. Она всегда была замкнутой и необщительной. А там, на этой чертовой вечеринке, она словно открылась с другой стороны — была веселой, обаятельной. И мне это очень не понравилось. Это я всегда была душой общества, а она — просто застенчивой девочкой, гением в своей музыке. — Мой голос зазвучал тише: — Я хотела, чтобы ее не было рядом со мной. Она ведь такая талантливая, само совершенство. Если бы она еще стала общительнее, то… я была бы просто невидимкой на ее фоне.
Филиппа молчит. Интересно, она испытывает ко мне отвращение?
— Когда Мик был маленьким, — говорит она наконец, — он очень плохо учился в школе. Был последним учеником по всем предметам — по чтению, по математике… а у меня наоборот все получалось, и я притворялась, что мне его жаль. Но в душе меня это очень радовало. Мне нравилось, что я хоть в чем-то лучше, чем он. Он был очень спортивный. Такой красивый и забавный, у него всегда было много друзей. А я — с жуткими рыжими волосами и веснушками, которых у него не было… — Она смотрит на мой живот. — У твоего малыша хорошие гены… А когда Мику было лет одиннадцать, он очень изменился. Он начал стараться и стал почти отличником. — Она качает головой. — Ты бы знала, как я ревновала и завидовала…
Я улыбаюсь.
— Но тем не менее, — продолжает она, — теперь я очень рада, что он такой классный. Я бы не перенесла, если бы он остался прежним, не любил бы книги. У нас не было бы ничего общего. И для меня это было бы трагедией.
— Да, — соглашаюсь я.
— Ну, вот видишь? Не ты одна такая, — серьезно заканчивает Филиппа и обнимает меня. — Ты не должна переживать, что не была идеальной сестрой. Ты никого не убивала. В том, что случилось, нет твоей вины. Ты сделала то, что любой сделал бы в такой ситуации. А как ты думаешь, что было бы с твоими родителями, если бы убили вас обеих? Обеих дочерей? Так было бы лучше? А это вполне могло случиться, если бы ты осталась. Ты бы только хуже сделала, поверь мне.
— Может быть, — киваю я. — А может, и нет. Никто этого не знает. Но ведь именно я взяла ее на эту вечеринку. Если бы я не сделала этого, она осталась бы в живых.
— Но если ты так думаешь, то почему не обвиняешь своих родителей? А они, наверное, обвиняют себя в том, что не приехали вовремя домой. Они должны обвинять себя в том, что уехали и оставили тебя присматривать за сестрой. А как насчет того парня, который позволил тебе сесть в машину? Он тоже должен себя обвинять? Если так рассуждать, то виноваты все вокруг. Да? Кэтрин, неверное решение не делает тебя убийцей. Тебе было пятнадцать. И ты пошла на вечеринку. Да, ты нарушила запрет. Ну и что? Ты не сделала ничего такого, что не делали другие пятнадцатилетние. Ты не могла знать, что случится. Перестань так думать. Это безумие. За убийство Рейчел ответственны те парни. А ты — жертва, Кэтрин. Ты и Рейчел, и ваши родители — вы все жертвы. Ты попала в жуткую ситуацию и сделала все, что могла.
Я киваю и улыбаюсь. Пусть Филиппа думает, что она меня переубедила. Но она никак не может изменить то, что я чувствую. Я давно поняла, что этому не будет никакого конца и никакого прощения. Смерть Рейчел и мое участие в этой истории — вот то, с чем мне придется жить всю свою жизнь.
33
Когда я прихожу, Мик уже дома. Он распахивает дверь еще до того, как я успеваю постучать, — такой улыбающийся и счастливый, он обнимает меня, едва я успеваю войти.
— Мне только что позвонили, — смеется он. — У нас есть квартира! И мы можем переехать на следующей неделе.
Он берет меня за руку и тянет в кухню, выдвигает табурет и протягивает мне стакан свежевыжатого сока. Он приготовил салат, и крошечная кухня, обычно грязная, сегодня сияет чистотой.
— Я решил, что теперь нам надо питаться здоровой пищей.
