на себя только с целью укрепления мышц шеи. На ночь он советовал Регине снимать подвеску, чтоб она не утянула вниз, если вдруг Регина во сне окажется на краю кровати.
Я с упорством маньяка штудировала газеты и телевизионные каналы новостей, но неназванные источники в полиции словно воды в рот набрали.
И вот настал печальный день расставания с Ниццей, Монт-Бороном и виллой «Драцена», а мы уже прижились тут и почувствовали себя совсем аборигенами. Ну да, русским всегда было хорошо на Лазурном берегу.
Собравшись, мы присели в гостиной. Чемоданы стояли у дверей. Арендованную машину мы сдали накануне. Шампанское тоже было выпито вчера — мы устроили отвальную с салатом «Нисуаз» и мясом на гриле. Ужасно не хотелось уезжать, все-таки нам было тут очень хорошо, и даже покореженная грабителями оконная рама, которую стыдливо прикрывал крылом от наших глаз купидончик над лестницей, не омрачала впечатления от наших каникул. Коты меланхолично повякивали в саду, лениво пасуя друг другу апельсины-падалицы.
— Ну что, вперед? — сказал Саша, но никто не двинулся, пока за воротами не послышался автомобильный сигнал усатого шовиниста. — Карета подана.
По дороге Лешка попытался выяснить у толстяка подробности расследования убийства английской девочки, но получил косноязычный ответ в стиле: «Понаехали тут! Рюс, гоу хоум!», и обиженно отстал.
В аэропорту уже поснимали объявления об исчезновении Шарлин Фицпатрик, и Лешка, повертев головой, прошептал мне на ухо:
— Ну что, Швецова, оскандалились мы с тобой! Убийство не раскрыли, проникновение в жилище спустили на тормозах, зря только съездили…
— Убийство без нас с тобой раскрыли, — возразила я. — А ты что, сюда ездил квалификацию повышать?
— Ну, интересно же, — хмыкнул он.
— Ничего, Лешенька, тебя, небось, дома ждут интересные дела, и в избытке. Что-то мне неспокойно — сколько там без нас кровищи налилось? Как делить будем?
Я замолчала, почувствовав на себе чей-то взгляд. Обернулась и встретилась глазами с тем самым худосочным галлом, который преследовал нас в поездках по Лазурному берегу. А здесь ему что надо?
Галл стоял с индифферентным видом, облокотившись на металлическую оградку, и без выражения пялился на нашу компанию. Я демонстративно развернулась и демонстративно уставилась на него в ответ, но это его не смутило. Он не сводил с нас глаз до того момента, как подошла наша очередь на предполетный досмотр. Когда мы прошли в зону досмотра, я обернулась. Галл лениво отделился от оградки и не торопясь направился прочь. Не знаю почему, но я вздохнула с облегчением.
Когда Регина проходила досмотр, арка металлоконтроля начала так верещать, что нашу красотку попросили сначала снять туфли, потом часы, потом все кольца, а потом, поскольку техника не успокаивалась, — и подвеску. Жемчужина брякнулась в подставленный секьюрити лоток с таким грохотом, что он уважительно крякнул и взвесил лоток в руке, изобразив лицом — мол, это вещь!
Благополучно пройдя досмотр, Регина отошла в сторону и попросила меня застегнуть цепочку, на которой болталась подвеска. Взяв ее в руки, я в который раз удивилась, какая она тяжелая.
— Кроме шуток, как ты ее на себе таскаешь? Шея не болит?
— Представь себе, я ее даже не чувствую. И пару раз было — голова с утра побаливала, а надену подвесочку, и все проходит. Ну давай уже, застегивай, хочется кофейку попить до вылета.
Она повернулась ко мне спиной и подняла волосы, облегчая мне задачу. Я взялась за концы цепочки и обнаружила, что у замочка отломился шпенек, застегнуть цепочку невозможно. Регина расстроилась чуть ли не до слез.
— Скоты! — ругалась она на секьюрити, впрочем, негромко, чтобы не нарываться на скандал. — Это же ценная вещь, с ней аккуратно надо, а не брякать с размаху! А если я им иск вчиню?
— На пятьдесят евро? — усмехнулась я. — Положи ее в коробочку, в Питере мы тебе ее починим.
— А что мне остается? — охая и ругаясь, Регина полезла в сумку, выудила оттуда синюю замшевую коробку. — О, не понос, так судорога! И коробка еще вся заляпана, — склочно заявила она, показывая на крошечное пятнышко крови, оставленное Сашкой на футляре.
— Виноваты, мадам. Давай нам все хозяйство, будем возмещать ущерб.
Я забрала у нее коробку и подвеску, упаковала драгоценный винтаж и положила к себе в сумку. Регина ревниво поглядывала то на меня, то на сумку, то и дело поправляла на мне ремень сумки и умоляла не потерять футляр с подвеской. Мне надоело, что она контролировала каждый мой шаг, — стоило мне замешкаться на секунду, как она начинала вопить: «Ты где?!»
— Не волнуйся, напоминаю, что мы летим в Питер на одном самолете. Деться мне некуда. Надеюсь, ты не думаешь, что я сбегу с твоей подвеской?
— Все может быть, — проворчала Регина.
Уже в самолете она не дала мне поставить сумку на багажную полку, забрала ее себе и держала в руках. И в родном городе, пока мы стояли в очереди на паспортный контроль, все время волновалась — а Сашка починит замок у цепочки, или надо нести в ремонт?
— Починю, починю, — успокаивал ее мой муж. — И кровь выведу, не волнуйся ты так.
— А ты откуда знаешь, как пятна крови выводить? — подозрительно прищуривалась Регина.
— Нам, серийным убийцам, по штату положено, — серьезно отвечал Стеценко.
Очередь подозрительно оглядывалась на них и подтаскивала сумки к себе поближе.
Дома нас встретил необычно тихий и грустный ребенок в вылизанной, фантастически чистой квартире, и это меня испугало. На вопросы, что случилось, он отворачивал глаза.
— Ничего. Все нормально.
— Но я же вижу, что не все нормально.
— Отстань от парня, — бросил мне муж, как только Гоша ненадолго вышел.
— А вдруг у него что-то случилось?
— С чего ты взяла?
— А это ты видишь? — я обвела рукой стерильный интерьер. — Ты же знаешь, какая для него проблема — убрать квартиру.
Это была чистая правда. Если у ребенка на душе было хорошо, он прекрасно себя чувствовал в обстановке, максимально приближенной к городской свалке. Доктор Стеценко как-то, бросив взгляд в его комнату, заметил, что в мозгу всплывают только две ассоциации: или обыск, или ограбили. Поначалу я пыталась взывать к совести, — мол, лет-то тебе уже много, когда ты научишься за собой постель убирать? Ответом обычно бывал стук захлопнутой двери. Не лезь, мол, мамочка, ко мне в комнату, а заодно и в душу… А раз он прибрался по собственной инициативе, да еще так качественно, какой-то у него в жизни раздрай.
Я пошла за ним, заглянула в его комнату. Ребенок сидел грустный.
— Ну что с тобой, цыпа? — я присела у его стола на корточки
