Порядок. Можно двигаться дальше.
Глава 5. Ожидание
Утро 4 июля 2035
В тусклых лучах едва пробивавшегося раннего солнца нависавшая над колонией Хмарь была похожа на вату, щедро облитую золотом. Кочет трижды «позвал солнышко на небо», и в птичнике деловито заворочались наседки в ожидании бабы Мани с тазом зерна. Огласились хрюканьем пахнущие тяжелым духом зверя загоны.
Отец Иннокентий зазвонил к заутрене. У открывшегося «ларька» выстроились нетерпеливые мужики за сигаретами. Табака нормального, конечно же, давно не было, поэтому пользовали местную травку, к которой, к слову сказать, довольно быстро привыкли. Тоже иногда как валюта шла.
Было влажно с ночи, но дышалось хорошо.
Первым в свои владения пришел Савелий Павлович и стал раскрывать теплицы, с удовольствием вдыхая загустевший за ночь, настоявшийся аромат зелени. По нынешним меркам можно было с уверенностью сказать, что в огородах Мичурина росло практически все и созревало по два раза в год. Огурцы-помидоры, перцы, баклажаны-кабачки-тыквы, всевозможная мелкая зеленушка для супов и салатов, зерно для баланды, скота и птицы, кукуруза, крыжовник и малина, даже умудрились подняться пара яблонь и одна слива. Ну и конечно же, мать-картошка, над взошедшим полем которой было распято пугало в истлевшем бушлате и с покачивающимся на ветру шлангом. Такая и сякая, белая и розовая, выбирай не хочу. Глаз не нарадуется. Кое-какая травка и табак тоже росли.
Не забыл Савелий Павлович и про различные подкормки и удобрения, которые за последние годы берег как зеницу ока и тратил только в особых случаях – у старика и так все перло как на дрожжах. Этому в основном способствовала продукция, щедро поставляемая из сортиров и хлевов. Не, ну а че, куда девать-то? Не пропадать же добру.
Молодец был мужик. Всю колонию кормил, а в свое время народ ворчал на частников. Косился. А вон оно вышло-то как.
Послышался шорох крыльев, и на плечо Палыча опустился сычик.
– И тебе доброе, малыш, – поприветствовал старик. – Хозяйку привел?
Вскоре подтянулись остальные. Колония просыпалась.
* * *
Пил бы, ел бы, срал бы, спал бы, да не работал николды. Вор ворует, остальные вкалывают.
Болт поправил очки и снова приналег на лопату.
«Пленные румыны» наваливались на картошку. После вылазки в Ад ему перепала пара «джорджиков» и наряд на свежем воздухе. И на том спасибо. Он обрадовался, так как любил поболтать с Мичуриным, да и Аська с горсткой подруг сегодня была под присмотром не только молчаливого Васяна.
Хотя чего ссыковать, тут весь квадрат под обстрелом. Вон еще двое экземпляров дефилировали между грядок с подсолнухами. Семки-то все любят. Да и масло, ясен пень.
Пощелкивают, ржут. Придурки.
В стороне на «прокуренных» кирпичах чадила дырявая бочка, к которой то и дело сносили ботву. Иногда огрызалась искрами, когда с дури шарахали по бочине лопатой.
– По субботам – не работам, а суббота каждый день! – заключил пригнанный в помощники Шпунт, складывая выкопанные клубни в небольшую тачку. И тут же заключил: – М-мать!
– Базар фильтруй, – буркнул Болт, с хрустом всаживая лопату в грунт и поддевая очередной куст.
Шпунт перехватил его взгляд, мазнул по девкам, их спинам и крепким задам, обтянутым джинсой. Выцепил беглым взглядом знакомую пеструю косынку. Сунул в рот самокрутку.
– А че не слышали? Сикухи. Все о трахе давно, если не уже. Вон у Варьки корма какая ладная. Пантюху[10] покрасивее сунешь и бацай гормон до усрачки, раззудись плечо. Им сейчас больно много надо-то? Помнишь Дуньку Вырвиглаз? Арбуз через соломинку досуха выжимала. Во баруха была…
– Не уже. – Болт посмотрел на Асю и вспомнил журналы и книги, которые столько ей таскал. – А откуда ей другой взяться.
– Оттуда.
– Гнилой.
– Вижу. Эти тоже говно. Думаешь, на нее глаз нет? А, крестный?
– Нет.
– Угум.
– Разорву.
– Вж-у-ухнем!
– А если тебя?
– А тебя?
– Это нормально, – отозвался любимой присказкой Шпунт и ссыпал новую порцию клубней в уже частично заполненную таратайку. Чиркнул. Причмокнув, задымил.
Хорошей Шпунт был масти. Типа довоенный Машков такой. А похож, чертяка. Хоть и придурок, по-своему, конечно. Но не из этих. Чье говно типа лучше пахнет. С таким в поле срать можно. Одно слово – мужик.
В одной из запотевших теплиц Мичурин заботливо подвязывал помидоры, попутно прихватывая дошедшие в корзину, а Ася пропалывала кабачки, что-то тихо напевая. Из довоенной попсы – где успела услышать? Видимо, в библиотечку кто-то из последней вылазки притаранил. Девчачье. Глупое. С рифмой типа «любовь-морковь». Тыц-тыц. А выводила как колыбельную, неумело, тихонько, на грани. Сама не знала-то.
Словно ребенку.
С распевом.
Страшно.
Упрямые русые локоны собраны резинкой в хвост, выбивающийся из-под косынки. Сидит на корточках, в сланцах и старых «левисах», на которых сохранилась гордая пуговица c орлом и надписью United states of America. E Pluribus Unum. Quarter Dollar. Где достала, у кого – загадка. Выменяла, не иначе, или в очередном рейде нашла. Хотя это вряд ли, ее далеко даже под тройным присмотром не выпускали, а из близких мест все уже давным-давно повыгребли.
Как быстро она выросла. Воспитанная среди чудовищ, самые безобидные мысли которых были разве что о трусах ее и сверстниц. Сладкий, восхитительный запах невинности, от которого, словно в ломке, кидало в испарину. Звери.
Шмыгает. Подпростыла. Опять шастала невесть где без спросу. Егоза, коза-дереза. И сдавать девку Калинину не хотелось. Что он, западло какое. Видимо, позавчера, на смене в прачечной. Тоненькая, встрепанная, как ее Яшка. Старается. Руки в перчатках красивые, гибкие. Пальцы – мечта пианиста. В одной тяпка, другая свободна. Вырывает сорняки, потом рыхлит. И снова.
И снова.
А Болт, копая, смотрел и смотрел.
Эх, Веснушка.
Шестнадцать лет. Не такое юношество должно у нее было быть.
А какое?
– Басня! – ни к кому не обращаясь, объявил, задымив и сбивая с мысли Болта, Шпунт. – Мартышка и очко. Его понюхает-полижет. Очко не действует никак…
Охрана хрюкнула, девчонки нарочито смущено запищали.
– Иди ты, – усмехнулся в бороду работавший Болт. – Обороты-то держи. Девки же…
– Это нормально, – беззаботно, как ни в чем не бывало откликнулся Шпунт.
Но мысли все равно возвращались к крестнице.
