— И ты, наверное, бежал? — у Аньки — слабая улыбка на губах.
— Летел, как супермен, — вспомнил я недавнюю ассоциацию.
— Где же твой плащ? — фыркнула Варикова. Ну, хорошо хоть про красные трусы не спросила.
— Так спешил, что забыл, — усаживаю её на лавочку. — Я тут часть твоего разговора услышал, — признаюсь честно.
— Подслушивал! — возмущается Анька.
— Правило разведчика номер один: никогда не обсуждай важные вопросы в людных местах. Особенно по телефону. Тем более, если не смотришь по сторонам.
— Надо было тебе в военные идти, Иванов, — вздыхает Аня. — Сколько бы пользы твои знания стратегии могли бы принести.
— Давай поговорим, — пытаюсь обуздать сумбур внутри себя.
— А мы сейчас в шахматы играем? — Анька подспудно отгораживается от меня. Лицо её становится непроницаемым, а я всё равно любуюсь её профилем. Вижу, как она цепляется побелевшими пальцами за край лавочки. Пальцы её выдают.
— Я не буду заниматься Кристиной, — говорю самое главное. — Я знаю, что ты её недолюбливаешь, и, наверное, есть за что. Если захочешь, расскажешь, а я должен сделать признание.
Я набираю воздуха в грудь побольше. Мне нелегко.
— Может, не надо? — на Аньку жалко смотреть. — Кажется, я не готова к откровениям, Иванов. Всё прошло, годы пролетели. Какая уже разница?
— Большая, Ань. Потому что есть то, что ты подумала и придумала, а есть правда.
— И какой бы жестокой она ни была, ты готов сейчас вывалить её на мою несчастную голову. Давай не сегодня? Мне хватило впечатлений, правда. А до конца дня ещё нужно дожить.
Я снова прислушиваюсь к себе. А больше — приглядываюсь к Аньке. Она бледная. Изо всех сил пытается сдержаться. Может, она и права. Иногда даже жизненно необходимый груз может стать обузой, свалить с ног и раздавить.
— Давай сделаем так, — я хочу накрыть её ладонь своей, но Анька, дрогнув, убирает руку. И от этого становится грустно и больно. Но я ж мужик. Я подожду. Пусть в себя придёт. — Когда будешь готова, просто дай знать. Потому что нам нужно поговорить, Ань. Иначе всё между нами так и зависнет, будет тёмным облаком давить, мешая нормально жить дальше.
Аня поворачивает голову. Смотрит на меня. У неё глаза запали. Кожа тонкая. Сквозь макияж проступают Мишкины художества. Вблизи, если знаешь и присматриваешься, как я сейчас, их видно. Бедная моя девочка. Моя зайка мужественная.
— Всё опоздало на долгих десять лет, Дим. Какая уже разница, что было? У тебя — своя жизнь, у меня — своя. И когда ты это поймёшь — просто отпустишь меня. А если ты решил, что должность няни — это наказание, то ты ошибся. То есть, я сама так думала три дня назад. Сейчас вижу по-другому. Наверное, именно это мне и было нужно — попробовать себя в другой роли. Невероятно бодрит. Мозг начинает продуктивно работать. Подсовывает новые решения и возможности.
У Аньки лицо оживилось. Одухотворённым стало. А я вдруг вспотел, чувствуя, как нехороший ком застывает внутри, словно я отравился. Эдак она от меня сбежит, не успею я глазом моргнуть.
— Кстати, — пытаюсь охладить её пыл, — мои юристы договор подготовили почти. Подпишешь завтра с утра. На свежую голову.
— Не читая? И не надейся, Иванов, — хихикнула Анька.
— Как хочешь, — благосклонно соглашаюсь я, решая внезапно добавить парочку пунктиков в эту бумажку. — Можешь хоть наизусть выучить, но, смею тебя заверить, там только всё самое хорошее и на очень выгодных условиях для тебя. Три месяца, Ань. Я многого ж не прошу. А я тем временем поищу кандидаток на твоё замещение.
— Ты ищи, ищи, Дим. Вдруг раньше понадобится. Мало ли. Жизнь — штука коварная и непредсказуемая.
Вот оно. Я так и знал. Это на что она сейчас намекает? Я не готов её отпускать. Не сейчас.
— Ты прелесть, я знаю, что на тебя можно во всём и всегда положиться. Никогда не подведёшь и не ударишь исподтишка.
Да, я манипулирую. Мне нужно вбить ей в голову некое чувство вины, если вдруг надумает обвести меня вокруг пальца.
А ещё она взбодрилась и повеселела. Что несомненный плюс. Мне просто сидеть с ней на лавочке хо-ро-шо. Чувствую себя молодым дураком, но искры счастья появляются то тут, то там, и это удивительно.
Ничего не забылось и не стёрлось. Зря она сказала, что время нас развело. Наверное, акценты правильные расставило. По крайней мере, для меня — точно.
— Мороженого хочешь? — спрашиваю, слегка двинув Аньку плечом. Заигрываю, да. Дуракам можно всё. А счастливым — вдвойне. — Знаю, что хочешь. Ты всегда любила.
— Почему любила? Люблю, — жмурит Варикова глаза.
Жаль, что она о мороженом, а не обо мне сейчас говорит.
— Я сейчас. Не убегай, ладно?
— Ты совсем, Иванов, ку-ку, — крутит моя Анька у виска. — Я Мишку жду, куда мне бегать?
И впрямь, ку-ку оно и есть ку-ку. Меня прёт. Я готов мир перевернуть. Сделать что-нибудь приятное. Лишь бы Аня улыбалась и никогда не грустила.
Вначале я покупаю мороженое в упаковке, а затем вспоминаю, что она фисташковое любит. В кафе забежал. На вынос они, конечно, не дают, но я умею быть убедительным. Несу Аньке креманку с тремя зелёными шариками, орешками, листиками мяты. Представляю, как она будет наслаждаться.
Но меня ждал сюрприз. Пренеприятнейший.
Нет. Варикова не сбежала, но уже не сидела в одиночестве. Рядом с ней ошивался какой-то тип. Я его возненавидел не глядя. Только потому, что он тёрся вокруг моей зайки.
Нельзя её ни на секунду одну оставить. То деревья и змеи, то мужики — хоть на подиум. Судя по фигуре, внешне этот представитель кобелиного сообщества тоже должен быть неплох. Кто он? Что за хрен, хотелось бы мне знать?!
35
Анна
Такое всегда случается внезапно. Раз — и приехали. Точнее, приехал. Я вообще не ожидала его увидеть, поэтому, когда на меня упала тень, я не сразу подняла глаза. Мало ли: солнце за тучи скрылось. Я, между прочим, мороженое ждала. Предвкушала. Думала, вспомнит ли Иванов, что я обожаю фисташковое и терпеть не могу клубничное.
