— Добрый день, Олег Борисович.
Подходит ко мне офицер в сверкающе чистой форме МЧС в брюках и пиджаке. Мы такую не носим, разве что по праздникам. Я не ошибся, когда решил, что машина в стороне — это из штаба.
— Гульков, — представляется он, — инспектор по внутренним расследованиям. Моя задача выявлять нарушения работы сотрудников МЧС.
Он протягивает руку, я на нее смотрю и пожимаю в ответ. Моя собственная отдает болью, и рукопожатие выходит смазанным.
— Вот, пришел понаблюдать за Вашей работой, — улыбается, — вовремя пришел. Ну и представление вы в центре города устроили.
— Лучше бы помогли, — хладнокровно поднимаю на него глаза.
— Не моя работа, Олег Борисович. Каждый из нас должен делать свою работу. Вы поймите правильно, я Вам не враг, я всего лишь выполняю свой долг.
Киваю в ответ.
— Вам, наверное, уже известно о том, что штаб заинтересовался вашей работой в связи с несколькими жалобами.
Снова киваю.
— Так вот, более некомпетентного исполнения своих обязанностей я еще не видел.
Никак не реагирую. Для меня главное, что мы спасли женщину и ее ребенка.
— Я вынужден подать рапорт о Вашем отстранении. Думаю, Вам нужно немного отдохнуть. А вашим отрядом пока покомандует другой майор.
Встаю. Вот что значит систематически нарушать правила.
— И покажите руку в «скорой», — кричит он мне в спину, — она опухла. Возможно, Вам понадобится перевязка.
Не считаю нужным продолжать разговор.
Викинг молчит, стоит с ломом и долбит асфальт, будто его это не касается. Петров хлопает меня по плечу и плюёт в спину инспектору.
— Вот, с*ка канцелярская. Так можно к любому происшествию придраться, Борисович. Мы ведь действуем по обстоятельствам. Сидят там, штаны протирают.
— Мы должны действовать по инструкциям, а не по обстоятельствам.
Глава 30
Лиза
Все время грустно, но стараюсь держаться. Вот оно счастье: черноглазое, широкоплечее, двухметровое. А взять его себе не могу. До конца получить не в состоянии. Мне с Олегом идеально, поэтому я стараюсь. Не переживаю, креплюсь. Все равно иначе не выходит. Мы друг без друга долго не можем.
Дошло до того, что я довольствуюсь малым и радуюсь, как ребенок, если он просто приходит. А Олег ходит чаще, чем раньше. Звонит без повода.
И когда мы остаемся вдвоем, и он долго целует меня, мне кажется, что я для него самая важная в мире. Сумасшедшая, не могу без него. Иногда перестаю брать телефон, просто игнорирую, дверь не открываю, как будто его больше нет. Но он снова приходит и просто обнимает, рассказывая о том, кого спас сегодня. Мне нравятся эти истории. Они без подробностей, но в такие минуты я жмурюсь и прижимаюсь к нему крепко-крепко, потому что горжусь им и очень за него боюсь. И я понимаю, не смогу я его отпустить, не дано мне просто забыть его.
«Отпусти меня», — шепчу каждый раз, но Олег меня не слушает. От его красивых глаз у меня буквально сводит сердце. Что может быть хуже неопределенности?
Кириллов создан для того, чтобы быть счастливым. Он лучший из людей. Я просто не знаю никого, кто бы мог сравниться с ним. Признавать это тяжело, сердце бьется быстрее, а душа рвется на части. Олег настолько идеален, что мне не хватает воздуха, даже просто смотреть на него. Я ничего ему не говорю, не могу заставить себя даже поссориться... Потому что мне нужен его запах, хоть немножко... Я зарываюсь носом в темные волосы и ощущаю… Такое ощущаю, что невозможно описать словами. Да, я хочу, чтобы Олег был только моим. К чему обманывать себя? Мечтаю встречать его вечерами, провожать утрами на работу. Хочу знать, где он сейчас. Сплю и вижу, как открыто бегу ему навстречу. Плачу, если его вытащили из-под завала или выловили из воды, вместе со спасенными потерпевшими. А еще я впервые хочу детей… С затаившимся дыханием представляю, что у меня под сердцем растет малыш похожий на Кириллова.
Но я никто. Я просто утешение. Минутная отдушина. Пусть это не любовь, а только счастья след... Но я держусь за свои чувства. Жизнь его далеко не сахар. Мне так больно осознавать, что если я исчезну из нее, у Олега не останется ничего, даже этих сладких мгновений со мной.
Хуже всего после полуночи. Мои ночные обиды терзают меня, но ведь любовь — это прежде всего отдавать. И я отдаю... Столько любви, сколько могу. Эгоистично мечтаю услышать от него три слова, простые три слова. Почувствовать каково быть самой главной женщиной в жизни майора Кириллова. А потом снова плачу, понимая, что такая женщина уже есть.
Воспоминания наших встреч горькими, тихими слезами стекают по щекам в темноте ночи, когда этого никто не видит.
Сегодня со мной впервые за долгое время заговорила Зина, она сказала, что ей искреннее жаль меня и даже пакостить уже не хочется, потому что судьба так наказала, наградив мужиком, который никогда не будет моим. И это настолько задело за живое, что я даже ответить не смогла. Весь последующий день старалась говорить спокойно, но даже по блеску моих глаз можно было понять, как меня ранило ее замечание, попавшее прямиком в болевую точку.
Дома я немного успокаиваюсь. Достаю купленную накануне утку и начинаю готовить. Не знаю, придет ли Олег сегодня, но кулинария меня всегда отвлекает. Вскипятив чайник, я заливаю чернослив кипятком, мою и обсушиваю утку, натираю ее перцем и солью изнутри и снаружи. Пока готовлю начинку, утка успевает немного промариноваться. Чищу чеснок и мелко рублю его ножом. Сливаю воду из чернослива и перемешиваю с лавровым листом, чесноком и душистым перцем, все это посыпаю кориандром. Этой смесью фарширую утку и зашиваю ее ниткой. Низко наклонившись, включаю духовку. Ставлю птицу на среднюю полку. И как только я закрываю дверцу духовки, в дверь стучат.
Услышав этот настойчивый звук, я бегу в коридор, не забыв глянуть на себя в зеркало. Сердце бьется сильными, тяжёлыми, почти болезненными толчками. Предвкушение, такое сладкое и тягучее. Увидеть Олега — это уже счастье. Помыв руки и разулыбавшись, я развязываю фартук и кидаюсь к двери. Глазка у меня нет, поэтому я просто распахиваю дверь. И в шоке отшатываюсь, не зная, что делать. Олег столько раз спрашивал, приходил ли он, но он не являлся, только писал и звонил. И честно говоря, я немного успокоилась, решила, что он свыкся, принял мой уход. Но я ошиблась.
Чуждый мужской запах окутывает меня противной липкой паутины. Как я могла жить, спать, целоваться с этим человеком? Женя теперь будто незнакомец, случайно прислонившийся ко мне в транспорте. У него даже взгляд чужой.
— Малыш, я так соскучился, — он говорит это с надрывом, его переполняют эмоции.
Почти что бывший муж делает шаг внутрь квартиры, заполняя собой весь дверной проем. А я, оступившись, чуть не падаю, упершись спиной о стену между кухней и залом. Я отвыкла от него, я его совсем забыла. Он такой огромный, угловатый и громоздкий.
