— Ведь виноваты же, Олежка, — злорадствуя, — увели чужую жену.
— О, уже и вы в курсе.
— Так весь город в курсе, Олег Борисович, он у нас маленький. Я не осуждаю, упаси Господь. Сам люблю буфетчицу нашу в уголке зажать, а у жены то стирка, то глажка, то годовые отчеты на фабрике. Дело молодое, с кем не бывает. Бабы они ведь что? Мордашку красивую увидели, плечи широкие рассмотрели и слюни до пола потекли. Это мы мужики думать должны, — тычет себе пальцем в голову, — куда можно совать, а куда не следует.
— Это у вас «бабы», выражения подбирайте.
— Ладно-ладно, мне тебя как мужика, Кириллов, по-человечески жаль, понимаю, столько лет за женой ухаживаешь. Но замужнюю-то зачем? Сколько девочек свободных ходит?
Вновь внутри закипает злость, туманя сознание.
— У вас на этом все, сержант?
— Да, поеду домой, смена моя закончилась. А ты один ночью все же не ходи, не хочу ребят посадить однажды.
Смеюсь подобной угловатой заботе.
— Гроза преступности.
— Что есть, то есть, — усаживается мент.
Машина отъезжает от обочины и набирает скорость.
Добравшись до дома, падаю на лавку, откидываюсь на спинку и достаю телефон. Удивительно, как его не разбили.
— Привет, — слышу ее заспанный голос и почему-то теплее на душе. — Олег, ты в порядке?
И вот откуда она только знает.
— Да, просто решил узнать как ты.
— Нормально, спать собиралась. Ты в первый раз позвонил просто так.
Чувствую, что она улыбается. Хотел бы увидеть ее лицо в этот момент, успел соскучиться.
— Сегодня премию дали, — спохватившись, меняет тему Лиза, опасаясь моего молчания.
— Молодец, Лизавета, скоро твоя карьера пойдет в гору.
— Ага, смогу штору купить, — хихикает.
— Никто не приходил к тебе?
— Не приходил он, Олег, и не придет. Успокоился видимо.
— Ага, успокоился, — потираю разнившийся бок и встаю с лавки.
Глава 29
Олег
— Борисович! — окликает меня Петров, его глаза кажутся просто огромными от ужаса, будто две тарелки. — Ты что творишь? Ты нас всех только что чуть не угробил!
Встрепенувшись, я смотрю на легковой автомобиль, который провалился под асфальт. Огромная дыра расширяется с каждой минутой, а я думаю только о том, что не могу быть постоянно с Лизой. Если он пришел ко мне, он может напасть и на нее тоже. Он ударил ее, смог, значит, сможет еще раз. Боксер все еще любит ее и его не отпускает это чувство, скорее наоборот, оно делает его еще агрессивнее.
Я не хочу, чтобы ей причинили боль. Не могу допустить, чтобы ей причинили боль.
Мы тянем трос, а трещина разрастается. Идея вытягивать автомобиль краном приводит к тому, что машина проваливается глубже. Из трещины валит пар клубами. Вокруг собираются люди, фотографируют и снимают на телефоны. Зачем-то приезжает еще одна машина МЧС, узнаю номера штаба.
— Там горячая вода! Водопровод прорвало, вот почему асфальт пошел!
А в машине люди. Беременная девушка и ее шестилетний сынишка. Если мы подходим ближе, асфальт проваливается сильнее.
— Что будем делать, босс!? — орет Петров. — Мы не можем подойти!!! Там кипяток!
Слышу, как будто сквозь простыню, обвязанную вокруг головы. Я понятия не имею, что делать….
Я всего лишь человек, не супергерой, и я ошибся, сбился в этой чертовой жизни. Если бы я был свободен. Если бы Вика была здорова. Так много «если бы» и так мало ответов. Очень хотелось, чтобы эта история была красивой, но все наоборот. Наши встречи превратились в отвратительную, грязную интрижку. Привык спасать, охранять, защищать. Это у меня в крови, будто рефлекс. И сейчас не могу успокоиться от мысли, что каждую минуту муж может оказаться с ней рядом. Забрать бы Лизу себе, показать, что у нас все серьезно, и груда мышц не подошел бы к ней ни на шаг, но я не могу поселить их вместе, в одной квартире! Это безумие какое-то. Внутри неспокойно. Будто черви точат изнутри, чувствую, что случится какое-то дерьмо. Он — мужик без тормозов, он даже хуже, чем я себе представлял. Когда на него накатывает злость, он вообще ничего не соображает, будто дикое животное. Пока еще на привязи, но ему ничего не стоит сорваться. Этот тип людей очень опасен. А если он стукнет ее так, что она больше не встанет? Если он сделает ее калекой?
Смотрю на Петрова и сквозь крики и команды, доносящиеся с противоположной стороны от машины, слышится другой звук — истошный плачь женщины. И это как пощечина. Что я творю? Они же сейчас погибнут из-за моей несобранности.
— Кидай пожарную лестницу! — идея приходит мгновенно, командую, хладнокровно бросаясь на металлические перекладины.
Мы пытались спасти машину, ну пора признать, что мы не сможем ее вытащить. Потерпевших необходимо спасать так, будто они вязнут в болоте. Мать рыдает, выталкивая мальчишку, я ползу по раскаленному асфальту и словно не чувствую горячей воды под животом. Кричу всем пригнуться и разбиваю заднее стекло.
— Ползи по мне! По спине!
И мальчишка слушается. Обычно дети пугаются, впадают в истерику, прячутся, загоняя себя в еще худшее положение, до последнего не хотят уходить от мамы, но этот смышленый. Хоть и дрожит, словно ему очень холодно, все время повторяет «мама» и кричит, но выполняет мои указания. Я ловко отбрасываю его к Петрову, что с трудом удерживает меня. С матерью сложнее.
— Спасите мою маму! — плачет ребенок. — Пожалуйста!
Киваю. Обещаю ему! И тяну ей руку. С ней будет сложнее. Дыра разрастается каждую секунду, внутри что-то хлюпает и гремит, а женщина не может ползти на животе — она беременна. Когда я хватаю ее за руку, понимаю, что задача абсолютно невыполнимая. Вытягивать ее за руку на спине, чтобы не повредить малышу внутри нее. Но я больше не могу ошибаться, я просто не имею права. Я обещал пацану, что сейчас рыдает на обочине. Машина начинает резко погружаться. Горячая вода заполняет салон. А моя рука не выдерживает, слабеет, я тяну, но это слишком тяжело, даже для натренированного человека. Не отпущу. Ни за что. Но все становится еще страшнее, я понимаю, что если машина резко наклонится, то мы окажемся в салоне вдвоем…
И в этот момент чувствую, что к моему кожаному поясу кто-то умудряется прицепить страховку, трос быстро тянет нас обоих. И мы оказываемся на цельном асфальте в последнюю секунду, когда машина с жутким скрипом и грохотам погружается полностью, ее затапливает, на поверхности остается только крыша. Горячие струи плещут на асфальт, а женщина плачет у меня на плече. Поднимаю глаза на Петрова, который только что спас нам жизнь. Киваю ему в благодарность, а он сжимает кулак возле лица.
Сижу на бордюре, разминая отекшую руку, кажется, я ее вывихнул.
