Видимо, со дна били мощные ключи — вода оказалась такой ледяной, что у нее перехватило дыхание. И это было к лучшему, потому что иначе ее визг услышали бы, наверно, даже в Эгране. С трудом отдышавшись, Аня нырнула, а когда вынырнула, обозвала себя тупой идиотиной. Похоже, гормональный выброс сыграл злую шутку с ее способностью здраво мыслить. Да, все паскудные желания от холода словно метлой вымело, кто бы сомневался. Вот только теперь ни полотенца, ни теплой одежды. Не говоря уже о том, что надо как-то высушить волосы. Черт его знает, что ужаснее: сидеть в воде или выйти на берег.
Дно озера было вязким, ноги по щиколотку уходили в противный скользкий ил. Аня отплыла подальше и держалась на поверхности, шевеля руками, как рыба плавниками.
Выйти, натянуть на мокрое тело одежду, вернуться к костру и сушиться в ней? Закутаться кое-как в накидку, едва прикрыв зад, но оставить штаны и рубашку сухими? Или просто растереться ею как следует, а потом уже одеться?
И когда она уже совсем собралась выходить, рядом тяжело плеснуло, и чьи-то руки обхватили ее талию…
14. Утренние разборки
— Сдурела?! — загребая, как колесный пароход на Миссисипи, водяной поволок Аню к берегу. — Тут даже днем купаться нельзя, а уж ночью-то… Пиявки бородатые из нор выползают. Присосется — оторвешь только с куском мяса. Хоть бы спросила. Темнейший вернулся злющий, я так и подумал: не дала девка. Спросил, где ты, сказал, что купаться пошла. Вылезай давай!
— Может, отвернешься? — огрызнулась Аня. Полная луна поднялась уже высоко, и прибрежная полянка, на которой осталась одежда, была освещена, как театральная сцена.
— Больно надо на тебя смотреть, — буркнул водяной, подтолкнул ее к берегу и скрылся в глубине.
Отжав волосы, Аня растерлась накидкой, быстро оделась и пошла к костру. Слава, завидев ее, демонстративно отвернулся. Вася только брови приподнял.
— Не сожрали тебя пиявки? — спросил он, покусывая травинку.
— Не успели, — буркнула Аня. — Могли бы и предупредить.
— Кто ж знал, что ты купаться полезешь. Может, спать уже?
Аня посмотрела на расставленную оранжевую палатку, где поместилось бы человек пять, потом на Васю со Славой и взяла со скатерти большой нож, которым водяной разделывал рыбу. Прошлась по краю поляны и срезала три длинные тонкие жердины. Слава вытаращил на нее глаза, Вася прикрыл лицо рукой и тихо засмеялся.
Глубоко вогнав в землю конец жерди, Аня согнула ее дугой и заглубила второй конец, а потом все то же самое проделала с остальными.
— Чем тебя палатка не устраивает? — поинтересовался подошедший водяной. В руках он держал сложенные стопкой одеяла.
— Вот только не хватало спать с двумя мужиками, которые храпят и портят воздух, — отрезала Аня и взяла у водяного одно из одеял.
— Я не храплю! — взвился Слава.
Проигнорировав его возмущение, Аня отправилась в ельник и нарезала лапнику.
— Спешите видеть, шоу йогов, — никак не мог угомониться Слава. — Сладких снов на иголках.
Подойдя поближе, Аня рывком выдернула из-под него пенку и бросила ее в шалаш на лапник. Потом, сдвинув на землю посуду, взяла скатерть и накинула поверх жердей.
— Спокойной ночи, — сказала она, забираясь вовнутрь.
Несмотря на предыдущую бессонную ночь, уснуть не получалось. Аня слышала, как о чем-то разговаривают Вася и Слава, раздраженно, на повышенных тонах, но не могла разобрать ни слова. Наконец все стихло, и тишину нарушали лишь обычные звуки ночи: плеск волн, шелест листьев, мерный стрекот кузнечиков.
О чем бы она ни подумала, мысли все равно сворачивали либо к Васе и Славе, либо к глобальному «что делать?» Наконец Аня задремала. Всю ночь ей снились жуткие непристойности вперемежку с героическими сюжетами, которые всегда заканчивались одинаково: ей отрубали голову на рыночной площади Эграна.
Под утро в сон зачем-то заявилась бабушка Матрена Евграфовна в лиловом шелковом платье по моде середины прошлого века.
— Анька, — сказала она, затягиваясь пахитоской, — учти, жизнь — как детская рубашка. Короткая и вся в говне. Поэтому надо ценить то, что выпадает. В старости пожалеешь о каждом, с кем не… кому отказала. Вот увидишь.
— Не пожалею! — обиделась Аня. — Можно подумать, ты спала со всеми подряд.
— Конечно, нет, — усмехнулась бабушка. — В том-то и дело. Но в девяносто лет все выглядит иначе, уж поверь.
— Зачем? Я все равно не доживу. И прекрати курить эту дрянь, воняет какой-то тухлятиной.
Бабушка улыбнулась, мудро и загадочно, потушила пахитоску и растаяла в воздухе.
Аня открыла глаза. Спереди ее шалаш был открыт, и она могла видеть, как за озером разгорается рассвет. От воды тянуло сыростью, и Аня плотнее завернулась в одеяло. Запах из сна так и не исчез. Приподнявшись осторожно, чтобы не развалить свое хлипкое логово, она увидела на «пороге» букет странных белых цветов, которые душно пахли болотом.
Первая мысль была о Васе, но… и Слава тоже мог подумать, что добьется своего не мытьем, так катаньем. Да и водяного не стоило списывать со счетов — вдруг это такое извинение за ночную грубость. Как мило — цветочки. Конфеток бы еще.
Выбравшись из шалаша, Аня поежилась от холода. Трава густо серебрилась росой. Над озером стлался туман, похожий на сливочное мороженое. Она подошла к воде и нагнулась с опаской, словно бородатая пиявка могла выскочить, как пингвин, и вцепиться в лицо.
После умывания стало еще холоднее, даже шерстяная накидка не спасала. Можно было вернуться в шалаш и ежиться в одеяле. Или развести костер. Аня поворошила золу палкой, надеясь найти хоть один тлеющий уголек, но, похоже, водяной кострище залил.
Из палатки, похожей на шляпку подосиновика, доносился заливистый храп, аж полотнище дрожало. Ясно, эта ворона нам не оборона. Пойти и постучать водяному в вентиляционную трубу? Неловко, наверняка спит еще. Сколько времени, интересно?
Словно в ответ, из кустов послышался шорох — Вася возвращался на берег в драконьем обличье. Значит, седьмой час.
Аня вытащила из шалаша пенку и устроилась у воды, закутавшись в одеяло.
— Привет, — сказал Вася, неуклюже сев рядом. — Замерзла?
— Да. Костер бы запалить, чаю попить.
— Помочь?
— Так нечем. Тут даже кремня нет. Или водяного будить, или палочкой.
Вася посмотрел на нее сначала с недоумением. Потом с удивлением. Потом так, как будто что-то понял. По драконьей морде пробежала ехидная усмешка, и он на секунду стал похож на бабушку Матрену Евграфовну.
— Дрова принеси, — коротко приказал он. — Вон там лежат, под навесом.
— Дрова? — удивилась Аня. — Может, хворост лучше? Дрова-то сырые наверняка.
— Еще раз — и по слогам: дро-ва.
