– Вы правы, – сказала я. – Давайте проведем тест, запишем ваш приступ, а затем поговорим.
Я надеялась, что это приведет к потеплению отношений между нами, однако этого не произошло. Огэст осмотрела свою палату.
– Если вы думаете, что сможете удержать меня здесь во время припадка, то вы просто с ума сошли.
– Прямо за дверью дежурят медсестры, которые будут присматривать за вами. Что бы ни случилось, это не проблема.
– Это все пустая трата времени.
В прошлом она проходила множество тестов, и все результаты были нормальными. Ее опасения по поводу того, что и этот тест будет бесполезным, были небезосновательны.
– Но все же попробовать стоит, как считаете?
Огэст нехотя согласилась. Затем она снова уткнулась носом в журнал, не оставляя мне других вариантов, кроме как уйти.
На следующий день мне позвонила Адель и сообщила, что у Огэст случился припадок.
– Посмотрите запись? Ее не смогли удержать в палате. Думаю, все это обернется катастрофой, – сказала она.
Я посмотрела видеозапись. Она была плохой. Огэст сидела и смотрела телевизор. Справа от нее стоял журнальный столик, который располагался между ней и открытой дверью, ведущей в коридор. Не было никаких предвестников. Никаких симптомов. Когда она начала двигаться, то все произошло так быстро, что она оставалась в поле зрения камеры всего секунду или две. Она встала и побежала направо. Просто побежала. Очень быстро. То, что журнальный столик преграждал ей путь, совершенно не заботило Огэст. Она промчалась так, будто его вовсе не было. Она была уже вне зоны видимости, когда столик прокатился, затем пошатнулся и упал на правый бок. Стоявшая на нем тарелка соскользнула на пол и разбилась. На видео была зафиксирована лишь пустая палата. Действие происходило в других частях отделения.
Пишущее устройство, зафиксированное у нее на талии, было подсоединено к компьютеру на стене палаты. У этого устройства был запасной аккумулятор, так что даже при отсоединении от компьютера оно продолжало записывать мозговые волны. Однако в случае с Огэст ничего не получилось. Запись мозговых волн остановилась, как только она скрылась за дверью. Я нажала «Перемотать вперед», но видела на экране лишь пустую палату.
Все остальное мне описала дежурная медсестра. Сестринский пост был в метре от палаты Огэст. Компьютер, по которому медсестры наблюдали за пациентами, стоял там. К сожалению, Огэст выбежала так быстро и неожиданно, что медсестрам понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло. Огэст уже почти пробежала через двойные двери, ведущие из отделения на лестницу, когда медсестры ее поймали. Позднее они рассказали мне, что она была очень расстроена, когда они ее там задержали. Она начала настаивать на том, чтобы ее отпустили домой. Им пришлось ласково уговаривать ее вернуться в палату.
«В чем смысл? – спросила она, рассерженная и расстроенная, у Адель, когда та зашла к ней вскоре после припадка. – Если они не смогут справиться со мной и я причиню себе вред, то в чем смысл здесь находиться? Дома безопаснее».
Я посмотрела на запись ЭЭГ. Действительно, в чем был смысл? Первые несколько секунд, прежде чем кабель отсоединился, мозговые волны были в норме. На видео я не увидела ничего, кроме выбегающей из комнаты женщины. Адель убедила ее дать нам еще один шанс. Медсестры заменили кабель, и мы начали сначала.
Медсестры подготовились ко второму припадку. Промежуток между приступами обычно был маленьким, так что мы ожидали еще один в ближайшее время. Кресло Огэст поставили как можно дальше от двери: так ей понадобилось бы больше времени, чтобы выбежать из комнаты. С Огэст дежурила медсестра-студентка. Она была готова к тому, что пациентка может сорваться с места. Когда это произошло, медсестра первая оказалась у двери и заперла ее, так что они обе остались в палате.
Огэст напоминала серебристый шарик в пинболе, который катается от цели к цели.
Внезапно Огэст было некуда бежать. Она изменила направление и врезалась в стену. Это ее не остановило. Она побежала назад к окну. Там ей снова перегородила путь медсестра, после чего Огэст повернула налево и пробежала короткую дистанцию в этом направлении. Столик был поставлен в левый угол, чтобы Огэст опять его не опрокинула. Она наткнулась на него, снова повернулась, пробежала немного и повернулась в последний раз. Она остановилась у столика и заползла под него. К ней подошла медсестра, но Огэст сделала угрожающий жест рукой, будто хотела предупредить, чтобы она не подходила. Прошло несколько секунд, а Огэст все еще сидела в углу. Столик раскачивался над ней. Медсестра-студентка нажала на кнопку, после чего прибежали две старшие медсестры. К моменту их появления в палате все закончилось. Огэст пришла в себя. Она встала, отряхнулась, поправила одежду и села на кровать. Создавалось впечатление, будто очнуться на полу под столом – это абсолютно нормально. Медсестры сразу стали задавать ей вопросы, чтобы оценить, насколько она в сознании и как хорошо может говорить. Огэст отвечала резковато, но точно.
«Теперь вы все видели? Можно мне домой?» – спросила она.
Сколько бы видеозаписей припадков я ни просматривала, я всегда буду видеть что-то необычное. Этот приступ был для меня абсолютно новым, и ни у кого, кроме Огэст, я ничего подобного не наблюдала. Огэст напоминала серебристый шарик в пинболе, который катается от цели к цели.
Я посмотрела на мозговые волны своей пациентки. Расшифровать их было тяжело. Огэст так неистово бегала, что изолированные провода, свисающие по ее спине, раскачиваясь, смещали электроды на коже ее головы. Из-за этого запись была нечеткой. Когда мозговые волны были видны, в них не было однозначных отклонений от нормы. Если в мозге Огэст и был электрический разряд, то я его нигде не наблюдала. К тому моменту, как она перестала бегать и расслабилась, мозговые волны стали четко видны, но припадок уже завершился.
Пожалуй, мне пора стать откровеннее, чем я была до этого. У вас, возможно, сложилось впечатление, что электрическая карта мозга надежнее и точнее, чем есть на самом деле. Идея, что можно проследить любую электрическую активность внутри мозга, просто обклеив голову металлическими пластинами, должна восприниматься скептически с самого начала. В конце концов, между электродами и мозгом лежат череп, волосы и мышцы. В мышцах тоже формируется электрическая активность, которая создает маскирующий шум на рисунке мозговых волн. Если человек будет ритмично щелкать языком во время ЭЭГ, то по его мозговым волнам можно будет подумать, что у него припадок. Электроды электроэнцефалографа не могут определить, откуда исходит электрическая активность, которую они фиксируют, – из мозга или откуда-либо еще.
Смотреть на волны ЭЭГ – это как наблюдать за Луной в облачную ночь и надеяться, что вы видите достаточно, чтобы делать выводы о происходящем на ее поверхности.
Более того, электрическая активность мозга имеет очень низкую амплитуду. Целых шесть квадратных сантиметров коры мозга должны быть вовлечены в синхронные электрические разряды, чтобы это отразилось на ЭЭГ. Маленькие разряды, возникающие в крошечных областях коры мозга, часто нельзя определить через кожу головы. Разряд, исходящий из глубинных отделов мозга, тоже нередко остается незамеченным. Что уж говорить о внутренней поверхности мозга, которая целиком спрятана из виду. Смотреть на волны ЭЭГ – это как наблюдать за Луной в облачную ночь и надеяться, что вы видите достаточно, чтобы делать выводы о происходящем на ее поверхности.
