Огэст могла смотреть телевизор, завтракать или разговаривать с семьей, а затем вдруг встать и выбежать из комнаты.
Тем не менее привычка Огэст внезапно вставать и убегать не исчезла, а только усугубилась. Поначалу мать Огэст во всем винила школу, так как только там у ее дочери возникала потребность в беге. Однако через некоторое время Огэст стала делать то же самое дома. Она могла смотреть телевизор, завтракать или разговаривать с семьей, а затем вдруг встать и выбежать из комнаты. Видя, что это случается и дома, ее мать поняла, что дело не в поведении встревоженного подростка. Она отвела дочь к врачу, хоть та и противилась.
Врач обсудила ситуацию с Огэст и ее матерью. Она начала искать источники стресса в жизни девочки и обнаружила несколько. Не так давно Огэст стала свидетелем несчастного случая, в результате которого ее подруга получила травмы. Врач предположила, что это могло навредить ее психике. Возможно, она не могла внутренне смириться с увиденным и выражала свои чувства поведением.
Огэст направили к психиатру, которая сделала вывод, что у девочки нет психических проблем. Огэст и ее семья согласились с этим. В итоге они оказались загнанными в угол. Огэст понятия не имела, что с ней происходит. В школе считали, что это поведенческая проблема, но не знали, с чем ее связать. Педиатр согласился с тем, что дело не в психическом заболевании, но не знал, что делать дальше. Тем временем проблема только усугублялась. Огэст чувствовала себя крайне беззащитной, и это тревожило ее все сильнее. Она начала отставать в учебе, и возвращаться в класс ей с каждым разом становилось тяжелее. В итоге она перестала ходить в школу.
Ситуация достигла поворотного момента, когда во время прогулки с матерью Огэст неожиданно выбежала на оживленную проезжую часть. Ее чудом не сбил автобус. Мать и брат Огэст отвезли ее в больницу, где они настояли на проведении обследования.
Результаты тестов могут быть нормальными даже при наличии серьезного заболевания мозга.
Могу представить себе озадаченность врача, который в тот день встретился с Огэст. Ему было нелегко решить, что делать. О внезапном беге без видимой на то причины в учебниках не говорится. Он, сам или по рекомендации старшего коллеги, связался с неврологом.
Услышав историю Огэст, невролог решил, что эпилепсия может быть вполне вероятна. Он обратил внимание на то, что Огэст почти ничего не помнила о произошедшем. Бег продолжался недолго. В остальное время Огэст чувствовала себя вполне неплохо. Все это могло быть объяснено электрическими разрядами в мозге. Невролог назначил ряд тестов. Как это часто бывает, результаты были нормальными. МРТ и ЭЭГ свидетельствовали о том, что мозг здоров. Так как неврологи понимают, что результаты тестов могут быть нормальными даже при наличии серьезного заболевания мозга, врач назначил Огэст лечение от эпилепсии. Спустя год и три приема противоэпилептических препарата Огэст не стало лучше.
К тому времени прошло уже восемнадцать месяцев с начала приступов бега. Отсутствие результатов лечения заставило всех сомневаться в диагнозе. Огэст снова направили к психиатру, а затем опять к неврологу. В течение следующих нескольких лет она ходила от невролога к психиатру, от психиатра к психологу, от психолога к терапевту. Диагноз пересматривали, меняли, а затем признавали верным предыдущий. Все соглашались с тем, что у Огэст серьезная проблема, но ничьи усилия не приносили результатов. Короткое время рассматривался диагноз «синдром дефицита внимания», однако терапевт счел его невозможным. В итоге ее приступы назвали паническими атаками и припадками, но лечение никак не изменило состояние Огэст.
Я впервые услышала историю Огэст, когда ей было чуть за двадцать. Адель, специализирующаяся на эпилепсии медсестра, с которой я работаю, ходила к Огэст в отделение первой помощи другой больницы. Она спросила, смогу ли я поместить Огэст в отделение видеотелеметрии, чтобы попытаться определиться с диагнозом.
Когда я впервые встретила Огэст, она сидела в комнате наблюдения в отделении видеотелеметрии. Когда я вошла, она агрессивно листала журнал. Она определенно выглядела недовольной. За последние несколько лет Огэст побывала в таком огромном количестве больниц, что утратила веру в позитивный исход очередного медицинского вмешательства. Только из-за доверия к Адель она согласилась поступить в отделение.
Я представилась и попросила ее описать мне приступы бега.
– Я просто начинаю бегать, как ненормальная, – сказала она.
– Вы чувствуете, когда это должно случиться? Вы понимаете, что происходит, пока бежите? – спросила я.
Я видела, что каждый вопрос раздражает ее все сильнее. Несмотря на это, я продолжила их задавать.
– Вы не можете прочитать об этом в карте? Адель обо всем известно.
Огэст определенно считала Адель человеком, которому можно доверять.
– Адель все рассказала мне о вас, но, поскольку мы никогда раньше не виделись, я бы хотела удостовериться в том, что правильно понимаю проблему.
– Я бегу. Что еще вам нужно знать?
Я задумалась над тем, скольким врачам она все это рассказывала. Дюжине?
– Когда вы перестаете бежать, то понимаете, где находитесь?
– Сколько еще раз мне нужно повторить, что я понятия не имею о том, что происходит?
– Простите. Я просто пытаюсь во всем разобраться.
– Вы мне не верите. Вы думаете, что я делаю это намеренно. Что со мной все в порядке.
– Честное слово, Огэст, я так не думаю. Другой ваш невролог полагает, что у вас эпилепсия, и я подозреваю, что он прав. Я направила вас сюда, чтобы либо подтвердить это, либо найти другую причину.
– Я рассказала вам все. Почему нельзя просто начать видеозапись, чтобы вы все увидели своими глазами? Именно для этого я согласилась прийти сюда, а не ради очередного допроса.
Несмотря на ее раздражение, я хотела продолжить задавать вопросы. Диагноз живет в истории болезни, но я лишь немного знала о проблеме Огэст. Ее настрой свидетельствовал о том, что я рискую совсем потерять ее, если не отступлю. Я решила, что мне так и следует поступить. Огэст должна была пробыть в палате неделю, и это дало бы мне возможность постепенно узнать ее получше.
