— Спасибо, Арианна. Я прилечу, как только смогу. Поцелуйте ее за меня.
Положив трубку, Сэнди какое-то время смотрела в одну точку, пребывая в шоке. Потом стала дрожащими пальцами набирать номер телефона аэропорта. Невероятно, невозможно, но в этот вечер оставался еще один — отложенный — рейс во Францию. Времени у Сэнди было в обрез. Она заказала такси по телефону, тут же побросала какие-то вещи в чемодан, потом позвонила Эндрю домой, надиктовала список срочных поручений и выскочила из дома — всего через десять минут после звонка Арианны.
Бешеная гонка на такси, потом посадка в самолет — все это не давало возможности о чем-то думать. Однако, оказавшись внутри мощного лайнера, Сэнди отдалась мыслям об Энн. И еще одна тень витала у нее в сознании — тень высокого, темноволосого француза, поклявшегося никогда ее больше не видеть.
Недели, прошедшие со дня его отъезда, были кошмаром. В первые дни Сэнди двигалась и действовала словно автомат, а сознание ее отключалось от всего и было сосредоточено на одном моменте — на их ссоре. Но вот рана начала кровоточить, страдания извергались сначала маленькой струйкой, потом превратились в целый поток. Сэнди просыпалась по ночам и ходила из конца в конец квартиры до рассвета, в буквальном смысле слова схватившись за голову и стеная в голос.
Мысль, что она загубила все, что могло быть между ними, загубила окончательно и бесповоротно, была невыносима. Тот факт, что Жак приехал в Штаты без Моники, должен был означать, что он хотел видеть ее, Сэнди. Эта мысль доводила ее до отчаяния. Она своими руками уничтожила возможность обретаться хотя бы где-то на краешке его жизни, и все из-за своих страхов. Боялась, что история повторится, что он бросит ее, как Айан. Не смогла увидеть реального Жака Шалье — такого, какой он есть. За его спиной все время маячил Айан. И теперь у нее с Жаком все кончено.
Однако пора было сосредоточиться на Энн. Пока лайнер плавно набирал высоту, Сэнди пыталась мысленно внушить своей сестре, что она ее любит, и передать эту любовь за тысячи миль.
Ребенок, который вот-вот родится, вряд ли узнает, сколько он значит для всех. Он увел Энн от пропасти, на краю которой она стояла после гибели Эмиля. Этот ребенок неразрывной нитью свяжет свою мать с семьей Шалье, в которой Энн будет окружена не просто любящими, но обожающими ее родственниками, близкими и дальними. Среди них — Одиль и ее дети: о них Энн упоминала во всех своих письмах и телефонных разговорах. Ничего плохого не должно случиться с младенцем — он слишком любим, слишком всем дорог.
Весь семичасовой полет Сэнди возносила молитвы к Богу о здоровье роженицы и младенца. Она не смогла вздремнуть, несмотря на то что несколько последних недель ей редко удавалось забыться даже коротким сном.
Приземлившись во Франции, Сэнди чувствовала себя усталой и разбитой, а в такси все время молчала: ее терзали волнение и дурные предчувствия.
Хотя было только семь утра, все вокруг проснулось и купалось в лучах яркого солнца. Но пока машина «глотала» километры между аэропортом и больницей (расположенной невдалеке от усадьбы Шалье), Сэнди почти не смотрела в окно и не видела прекрасного ландшафта. Все мысли ее были сосредоточены на Энн и на крошечном существе, вздумавшем явиться на свет на целый месяц раньше срока. Сэнди уговаривала себя, что в наши дни это вполне поправимо. Спасают младенцев, родившихся в семь и даже в шесть с половиной месяцев, — современной медицине и такое под силу. Но ничего не помогало. Сэнди хотелось одного: поскорее оказаться рядом с Энн.
Когда такси остановилось у больницы, волнение Сэнди достигло предела, а желудок превратился в какой-то жгут нервов. Жак рассказывал ей об этом роддоме — что он имеет первоклассную репутацию, оснащен самой современной медицинской аппаратурой и, кроме того, в нем работает лучший врач-акушер, славящийся не только во Франции, но и за ее пределами. И Сэнди надеялась, что ночью рядом с сестрой был этот опытный специалист. Как это важно…
Пока шофер вынимал чемодан из багажника, Сэнди открыла сумочку, чтобы расплатиться, и почувствовала сильную мужскую руку на своей руке.
— Я заплачу, Сэнди, не беспокойтесь. — Это был Клод Шалье, отец Жака, и Сэнди улыбнулась ему, тронутая тем, что он наверняка поджидал ее у входа. — Бегите… бегите к Энн.
— А она… — Сэнди смутилась, но лицо Клода ничего не выражало, — она в порядке?
— Мне приказано ничего не говорить. Могу сказать только то, что она в полном порядке. — Клод широко улыбнулся — какую-то секунду он был так похож на Жака, когда тот обрадовался, увидев ее в аэропорту. Сердце ее заныло… — Вперед! — продолжал свекор ее сестры. — Идите прямо; когда войдете в вестибюль и пересечете его, сверните налево. Палата номер четыре.
Поскольку Сэнди все еще стояла столбом, Клод слегка подтолкнул ее, и она почти побежала. В вестибюле, с толстым пушистым ковром на полу, сквозь всевозможные запахи цветов пробивались запахи антисептиков и лекарств.
Подгоняемая радостным возбуждением, Сэнди влетела в палату, не подумав о том, что сестра, может быть, спит, и увидела ее прямо сидящей в кровати с маленьким свертком на руках. Глаза сестры были прикованы к двери.
— Энн!
— Сэнди! О Сэнди… я до смерти хотела тебя видеть именно здесь. — Глаза обеих сестер увлажнились. Они улыбались друг другу. Сэнди осторожно присела на край кровати и только после этого крепко обняла сестру. — Поздоровайся же с племянницей.
— Девчушка? — Сэнди нежно смотрела на маленькое сморщенное личико, над которым торчал чубчик темных волос. Крошечные глазки были закрыты, кукольная ручка касалась щеки. — Боже мой, Энн, она такая малютка…
— Она не маленькая! — с чувством возразила Энн. — Она весит почти полных восемь фунтов, а это более чем достаточно, уверяю тебя! Если бы она задержалась еще на месяц, ей бы вообще оттуда не выбраться.
— Тебе было больно?
— Да, — поморщилась Энн. — Но Арианна была на высоте. Всю ночь провела со мной, а девочка родилась в пять утра. Сейчас Арианна пошла заказать нам с тобой завтрак, но я думаю, Просто хотела оставить нас наедине.
— Как хочешь назвать дочь? — спросила Сэнди, когда Энн положила ей на руки крохотный сверток. Девчушка была теплой и изумительно пахла — присыпкой для младенцев и еще чем-то неуловимым, и от этого сочетания у Сэнди защипало в глазах. Какая очаровательная малютка… а у меня не будет такой, думала Сэнди. Никогда. Но она прогнала эту мысль и целиком сосредоточилась на сестре.
— Я назову ее Эмилия, — ответила Энн, — я не могла подобрать ничего, больше похожего на «Эмиль». — Губы ее задрожали.
Минут через десять в палату вошли Арианна и Клод с огромным подносом еды. К этому времени сестры почти успокоились, хотя веки были красными у обеих. Но вот все четверо начали дружескую беседу. Крошка Эмилия крепко спала — уже не на руках матери, а в кроватке из прозрачного пластика, рядом с кроватью Энн. Вдруг раздался стук в дверь, и Энн крикнула:
